Незабываемые дни

— Историческая общность наших народов всем вам хорошо известна. И хотя мы не имели общей границы, германский народ всегда проявлял братскую заботу о белорутинах. Германские власти ценой немецкой крови завоевали вашу территорию, но они, следуя великодушию и мудрости фюрера, дали белорусскому народу много льгот и привилегий. Я уже не говорю о том, что мы освободили вас от большевиков. Хотя сейчас идет война, великий фюрер делает все, чтобы обеспечить белорусскому народу спокойную жизнь, мирный труд и почетное место в общей жизни всей Европы. Фюрер думает не только о вашем сегодняшнем дне, он думает и о вашем будущем. Его высочайшей волей приказано нам, германским властям, уже сегодня заложить фундамент будущей государственности белорусского народа. Мы когда-то начали с самопомощи. С каждым днем мы расширяли сферу деятельности активных белорусских сил. Сегодня я обещаю вам от имени самого фюрера создание Белорусской рады Доверия. Надеюсь, что назначенные нами Мужи Доверия помогут мне расширить зоны спокойной деятельности народа, помогут по-настоящему включить Белорутению в общее русло новой жизни, которую охраняет сам бог и великий фюрер. Германские власти не остановятся на Раде Доверия и Мужах Доверия. Это переходная форма к более широкому и непосредственному самоуправлению народа. Естественно, создание новых форм белорусской государственности будет зависеть от успехов всей общественности Бело-рутении, и в первую очередь от активности ее передовых, сознательных сил.

Аплодировали, провозглашали здравицы, послали телеграмму фюреру с великой благодарностью от «осчастливленного» им белорусского народа.

Затем выступали Мужи Доверия от разных округов. Не углубляясь особенно в исторический анализ, они подробно перечисляли свои заслуги: сколько и где уничтожено под их руководством партизан и их семей, какие меры они предпринимают, чтобы утихомирить территории, интересы которых они представляют с этой высокой трибуны. Каждый Муж выхвалялся перед другими и, стуча себя в грудь кулаком, обещал ке жалея сил трудиться во славу новой Европы. Были и такие Мужи, которые не могли ничего сказать, так как не видели еще своих территорий и отсиживались в Минске, надеясь на милость господа бога и удачи карательных экспедиций. Однако, судя по настроению некоторых немецких чиновников, неудач было больше, чем удач; «зоны спокойной деятельности», казалось, таяли на глазах, все меньше и меньше становилось мест, где могли бы заняться своей благородной деятельностью уважаемые Мужи Доверия.

После съезда был организован своеобразный смотр-парад всех наличных сил белорусской «общественности». Парад открылся шествием детской дружины союза белорусской молодежи, организованного дней пять тому назад по приказу Кубе. Дружину вел обер-камерадшафтсфюрер, за ним шли камерадшафтсфюрер, оберротенфюреры и просто ротенфюреры.

Дружину возглавлял целый отряд разных детских и молодежных фюреров во главе с обергебитсфюрером Ганько. Фюреров было больше, чем детей. Были тут областные, окружные, волостные и прочие фюреры, специально подобранные, надлежащим образом нашпигованные духом «новой Европы» и фашистской премудростью. Им предстояло вскоре разъехаться по своим территориям для организации детских и молодежных организаций.

За детской дружиной потянулись с плакатами и портретами разные организации: работники магистрата, газеты, самопомощи, культработники. Небольшое шествие, которое продолжалось минут десять, замыкала «старая гвардия», человек пятьдесят белорусских социал-националистов во главе с Акинчицем.

Все было как полагается: приветственные слова, крики «ура», здравицы Гитлеру и Кубе, букеты цветов любимому гауляйтеру. Торжества прошли бы совсем хорошо, если бы этот праздник «единения наций» не был омрачен некоторыми обстоятельствами, которые немало испортили крови гауляйтеру и кое-кому из его подчиненных. Едва «старая гвардия» подошла к трибуне и остановилась, «чтобы дать возможность фюреру Акинчицу приветствовать Кубе, как произошли события, не предусмотренные планом торжества. Акинчиц уже и рот раскрыл, и произнес первые слова обращения к уважаемому и любимому гауляйтеру, когда к его ногам с радостным визгом бросились две огромные собаки. Это были его любимые собаки. Кто и когда выпустил их из квартиры, он так и не узнал. Дело было, в конце концов, не в собаках. Если уж прибежали, пусть на здоровье бегают, ведь они ничем «единению наций» не помешают. Но стоило уважаемому фюреру глянуть на своих собак, он чуть не обомлел, скомкал свою речь и, побледнев от страха, ошалело рыкнул на псов. Те отбежали подальше и медленно пошли вдоль рядов демонстрантов.

Акинчиц был готов провалиться сквозь землю, растерялась вся «старая гвардия», а любимый гауляйтер кричал с трибуны:

— Уничтожить, пристрелить, виновных наказать!

В замешательстве были все Мужи Доверия. Нерешительно переглядывались чины полиции и жандармерии, пока сам гауляйтер грозно не прикрикнул на них:

— А вы чего стоите? Поймать!