Незабываемые дни

— Эта фамилия из списков гестапо, она мало нас интересует. Была у вас еще одна фамилия — Блещик. А вы назовите нам свою настоящую, прирожденную, так сказать, фамилию, которая досталась вам от отцов и дедов.

— Мне действительно непонятна комедия, которую вы разыгрываете…— стараясь быть как можно более спокойным, проговорил арестованный.

— Здесь дело пахнет уже не комедией, а настоящей трагедией, вашей, личной.

— Какое вы имеете право задерживать меня, издеваться надо мной? — истерически выкрикнул Блискавка.— Я буду жаловаться на вас Соколичу, в распоряжение которого я прибыл.

— Что ж, можете жаловаться тут же, на месте. Я и есть Соколич.

Арестованный обмяк и сразу утратил вид оскорбленной невинности. Сидел тихий, присмиревший. Изредка бросал жадный взгляд на окно, возле которого сидел. То ли надеялся на побег, то ли ждал спасения оттуда, где оставил свой отряд? Наконец, прикинувшись простачком, который, мол, хорошо понимает безобидные шутки, устраиваемые партизанами над новичками, он проговорил совсем спокойно, будто ничего не случилось:

— Знаете, товарищи, шутки шутками, а вы меня пустите наконец к своему отряду: мне надо заниматься делами, а не в игрушки играть с вами…

Все рассмеялись.

— Однако вы человек с юмором…— заметил Соколич.— Но фамилию свою вам назвать придется.

— Я не скажу вам ничего больше, пока не перестанете потешаться надо мной. Можете делать со мной что хотите…

— Дайте, хлопцы, его документы!

Конвоиры подали Василию Ивановичу все, что нашли при арестованном,—его оружие и документы.

— Выходит, вы выдаете себя за члена партии? — спросил Соколич, разглядывая партийный билет.

— Не выдаю, а являюсь таковым…— вдруг осмелел арестованный.—С двадцать седьмого года — большевик.

— Скажите, а зачем здесь вот эта подчистка? Из Блещика сделали Блискавку.

— Никакого Блещика я не знаю…

— Ну как не знаете, если недавно в партизанской зоне батьки Мирона вы называли себя Блещиком.

— Извините, но это ваша фантазия.

— Разрешите, Василий Иванович, взглянуть на его партбилет.

Андреев взял документ, внимательно осмотрел его.

— Скажите, Блискавка, где вы работали в начале войны?

— Странный вопрос. Где я мог работать, как не в Красной Армии?

– А конкретно, в какой части служили?

— Служил в политуправлении Западного фронта» Попал в окружение, в плен, потом бежал…

— Это все хорошо. Но скажите — кто был тогда начальником отдела?

— Разве запомнишь все фамилии? С тех пор прошло уже три года…

— Тогда я вам напомню. Начальником был Блещик Андрей Сергеевич, партбилет которого вы и присвоили себе. А Блещика… да вы сами хорошо знаете, что вы сделали с Блещиком.

— Ну знаете, я не ребенок, чтобы мне рассказывали сказки, да сказкам я и не верю.

— И не верьте. А вот тому, что этот партбилет выдан парторганизацией политуправления Блещику Андрею Сергеевичу, можете поверить. Этот билет выдал я, но выдал не вам, а другому человеку.

— Вы тоже могли забыть, кому давали. Человеческая память не такая надежная и совершенная вещь.

— Тогда нам не о чем говорить с вами, господин Вилли Шницке.

Одно упоминание этой фамилии так подействовало на арестованного, что он, казалось, оцепенел и сидел вперив неподвижные глаза в одну точку. Затем судорожно передернулся и глухо проговорил:

— Все это провокация.

— Вы это утверждаете? Зачитайте, Александр Демьянович, гестаповские документы об этой особе. Покажите ему его собственную фотографию, засвидетельствованную гестапо. Покажите ему его характеристику начиная со службы в качестве руководителя группы диверсантов и кончая назначением на пост командира зеленого отряда.

Арестованный даже не слушал. Он только искоса глянул на некоторые документы, отвернулся и стал рассеянно смотреть в окно. Всем видом своим он показывал якобы полное равнодушие к происходившему.

— Вы, может быть, теперь проявите правдивость в своих показаниях?

— А зачем мне заботиться о какой-то правдивости? — И в его голосе зазвучали новые нотки. Он говорил спокойно, взвешивая каждое слово. Лишь иногда его глаза загорались болезненным сухим блеском, – Я ненавижу в первую очередь себя за то, что унижался и так старательно прикидывался коммунистом. Я ненавижу вас, ненавижу ваших людей, как своих смертельных врагов. Да, я ваш враг и враг ваших идей. Я не могу довольствоваться малым, я ненавижу сказки о каком-то равенстве, о свободе. Я тогда свободен, когда у меня есть неограниченная возможность брать от жизни все, что мне любо, что мне нравится. Я рожден для того, чтобы мне подчинялись другие, имеющие серые мозги и ограниченные потребности. Я не хочу жить так… Вы меня спрашивали о Блещиках, о Блискавках… Все это пустяки, недостойные внимания… Я мог быть и был кем хотел на вашей земле. И я делал все, что хотел и что нужно было моему великому фюреру, который так хорошо понимает высочайшее предназначение нашей нации. Вы спрашивали об одиннадцати убитых партизанах. Да, я убил их, потому что они мешали мне! Могу сказать и о Блещике. Я взял его документы, но, чтобы не мешала мне такая известная фамилия, переделал ее на Блискавку, а Блещика, как вы правильно догадываетесь, убил…