Незабываемые дни

— Вы ошибаетесь, Шницке, он жив и здоров, и вы подмазывали пятки, убегая от него, дрожа только от одного его имени.

— Думаю, что это не так… Я не люблю оставлять свидетелей моих дел. Однако, возможно, второпях немного недосмотрел…

— Скажите, за что вы застрелили Бовтика, или, вернее, Бовть-Зазулю?

—. Он слишком много знал, а мне это не нужно… Вам, может быть, интересно, наконец, знать, зачем я заявился к вам с отрядом?

— Можете не рассказывать. Об этом точно сказано в приказах господина Готберга.

Вилли Шницке молчал. На милость он не рассчитывал. Его мучило только сознание полного провала своей карьеры. До чего он дошел?! Его раздавят, как последнюю козявку. От него не останется даже могильного бугорка. Был Шницке — и не стало его, исчез, как пылинка в кровавом вихре.

И вдруг человек, который не моргнув глазом всаживал нож в спину даже своим солдатам, залился слезами. Это был истерический плач, сменявшийся неудержимым судорожным смехом. Страшно было смотреть на слезы Вилли Шницке, и совсем уже диким казался его смех, смех сумасшедшего…

— Я проклинаю себя, что мне не удалось сделать с вами то, что я сделал с другими вашими…; гм… героями… Я проклинаю вас и ненавижу… Да, ненавижу…

— Ваша ненависть, как и ненависть всех фашистов. к нам, это слепая звериная ненависть. Она не придает вам ни силы, ни разума. Вы давно превратились в могильщиков жизни, стали людоедами. Все ваше дело, вся ваша культура, если можно так назвать культуру виселицы и душегубки, давно осуждены на гибель. Однако что мы дискутируем с вами? Не к месту все это, да и без нужды…

Его расстреляли утром, когда с востока и юга уже доносился грохот небывалой канонады. Началось решающее наступление советских войск на белорусской земле.

Артиллерийская канонада не смолкала весь день. Если утром ухо еле улавливало ее далекие раскаты, то теперь, в середине дня, она гремела так, что команду нужно было передавать из уха в ухо,— слова пропадали, глохли в несмолкаемом громе, от которого дрожала земля.

4

Нестерпимо палило солнце. Густые клубы пыли стояли над дорогой, натужно ревели машины, слышался железный скрежет танков. Временами гул моторов становился тише, постепенно отдаляясь. Стремительно налетали самолеты, пронзительно свистели над дорогой бомбы.

В песчаной вымоине среди лозняка, неподалеку от реки, разместился штаб батьки Мирона, пристально следившего отсюда за мостом, по которому не смолкая грохотали машины, форсированным маршем, похожим на самое настоящее бегство, проходили пехотные немецкие части. Лавина людей и машин катилась на запад. Захлебываясь, тявкали зенитные скорострелки, когда над мостом появлялись самолеты. Но летчики не бомбили мост, а все чаще били по береговым съездам, по дорогам, на которых сразу возникали заторы и начиналась несусветная паника, подогреваемая партизанскими засадами.

Возле самого моста партизаны ничем не выявляли себя. Несколько отрядов незаметно заняли позиции в прибрежном лозняке и, удачно замаскировавшись, ждали команды батьки Мирона. Уже вечерело, когда радист подал Мирону коротенькую шифровку из штаба армии советских войск, наступавшей в этом районе. Глянув в шифровку, Мирон Иванович сразу подтянулся, посуровел. Обведя всех торжественным взглядом, он, волнуясь, что редко случалось с ним, проговорил:

— Ну, хлопцы, начинаем…

Еще раз посмотрел на дорогу. На ней было теперь сравнительно тихо, бежали отдельные группы гитлеровцев.

— Ракету!

С легким шипением взвилась красная ракета. И сразу на обоих берегах загудело, зашумело. Атака партизан оказалась настолько стремительной, что охрана моста не успела даже повернуть против них зенитные пулеметы. Гитлеровцы частично разбежались, частично были уничтожены. Партизанские саперы спешно проводили разминировку моста. Зенитные пушки мироновцы сразу повернули на восток,— ожидались еще арьергардные силы гитлеровцев, прикрывавшие отступление. Было известно, что последней отойдет пехотная дивизия, занимавшая за рекой небольшой участок фронта. Уже вечерело, когда ее головные части показались на дороге. Подпустив их ближе, партизаны открыли прицельный огонь. Гитлеровцы залегли, но вскоре вынуждены были откатиться назад. Партизаны занимали удобные позиции по берегам реки, противнику негде было развернуться, чтобы ввести в бой все свои силы. Луговая пойма реки, по которой наступали немцы, вся простреливалась. Они пробовали прорваться в другом месте, надеясь переправиться вброд или попасть на понтонные мосты. Но всюду их встречал сильный огонь партизан из других бригад.