Незабываемые дни

Услыхав артиллерийскую канонаду, набралась страху и жена Слимака, поддалась на уговоры, и они выехали со своим возом на улицу. Доехали почти до самой реки, но на переправу опоздали. Немцы были уже на берегу, напротив взорванного моста.

У Слимака отлегло от сердца: значит, судьба такая, не суждено уехать. Может, оно и лучше. Вернулся он к небольшому домику, где квартировал. С явным удовольствием разгружал воз, таскал ящики, чемоданы, ставил вещи на их прежние места.

Тем временем возле реки снова поднялась стрельба, да такая, что дрожали стены. Сердце Слимака сжалось в болезненный комок, и сам он согнулся, ссутулился, испуганно поглядывая через окно на улицу.

… И вот сидит теперь Слимак и не знает, что делать, за что уцепиться. Сидит и носа не показывает из хаты. Боится. Две недели прошло с тех пор, как появились в городе немцы. До слуха Слимака доходили порой страшные вести: там расстреляли, там повесили… Но если это угнетало его и пугало, то Тамара Патеевна относилась к подобным событиям довольно равнодушно:

— Понапрасну не наказывают. Порядок же должен быть какой-то.— И уже совсем весело добавляла: — Говорят, при немцах торговать можно. Не зевают некоторые, уже магазины открыли. Вот это порядок!

Она делилась своими мыслями, планами: не завести ли ей палатку на рынке, а может, чайную или пивную открыть.

— Делай как знаешь.

Слимак волновался, мучился. И не столько немцев, сколько своих побаивался. Знал, хотя и не наверняка, что кое-кто остался в городе не случайно, а чтобы немцу вредить. Вот узнают о нем, о Слимаке, что он остался в городе, начнут еще вызывать его на какую-нибудь работу. От одной этой мысли пробирал мороз по коже.

Но прошла еще неделя, никто не трогал Слимака. А тут новый приказ выпустили немцы: где бы кто ни служил, состоял ли в партии или нет, не должен бояться, ничего ему за это не будет, только надо обязательно зарегистрироваться и заняться добросовестной работой. А тому, кто не зарегистрируется, будет плохо, его и за бандита могут посчитать, за подпольного коммуниста. А наказание таким самое суровое — смертная казнь, расстрел или виселица.

Даже похудел Слимак. Все решал, как ему быть, как отнестись к новой власти. Регистрация нависла тяжелой угрозой. Советовался с женой. Узнал от нее, кто стал за начальника в городе, кто полицией командует. И когда услыхал, что начальником полиции Клопиков, бывший служащий «Утильсырья»,— «вот хитрая борода, тихоней прикидывался, прибеднялся!» — от сердца немного отлегло. Все же свой человек. Когда-то Слимак оказывал ему кое-какие услуги. Не должен подвести.

Подумал, подумал и, чтобы сразу покончить со всеми своими страхами, пошел в полицию, к самому Клопикову. Тот принял его вежливо, даже сесть пригласил.

— Вот уж не думал, не гадал встретить вас, господин Слимак!

Слимаку будто мед такие слова. Не так все страшно, как ему казалось.

— А я думал, вы уже где-нибудь в Москве или за Москвой. Оказывается, здесь живете, и не слышно вас. Не партизанством ли занялись, господин Слимак, не нарочно ли вас оставили здесь?

— Что вы, что вы, Орест Адамович! — отправляясь в полицию, заранее имя и отчество заучил.— Какой из меня партизан. И на прежней своей службе, когда в милиции орсом заведовал, никогда за наган не брался. Тихий я человек, незаметный. Мне бы день прожить, и слава богу. Закону всегда подчиняюсь. Раз обязан зарегистрироваться, значит, и выполняю.

— Это хорошо, господин Слимак! Похвально даже, скажу. Кто, кто, а вы должны по части закона пример подать: вот был коммунистом и регистрируюсь!

— Кандидатом, Орест Адамович, кандидатом, я коммунистом никогда не был. И в кандидаты когда-то по недоразумению попал. Из кандидатов же, как вам известно, я уже давно вышел… Вот документы имею…

— Что кандидат, что коммунист, один черт. И не вышли вы из кандидатов, а выгнали вас, господин Слимак. Тут разницу надо понимать. Хоть и беспартийный я, но это дело во как понимаю, очень даже просто,— и Клопиков так строго глянул на Слимака, что у того дух заняло, даже со стула поднялся, побледнел.— Сидите, сидите! Как-никак мы немного знакомы, опять же, можно сказать, бывшие сослуживцы. Ну, я маленьким человечком был, а вы такую должность занимали когда-то в милиции.

— Что вы, какой из меня начальник был? Я только милицейскими огородами заведовал…

— Ну, не говорите. Известно, начальник, при полной форме… С наганом, можно сказать…

— Боже мой, когда это было! Сколько лет прошло с тех пор… Сколько служб я поменял. И в военторге был, прогнали… На нефтебазе был, уволили… Два года, как работаю в кустарно-промысловой кооперации. Агентом по сбыту, как вам известно.

— Помню, помню. Не очень любили вас за излишнюю жадность к копейке… к чужой… Удивлялся, как это удавалось вам выкручиваться после кое-каких дел. Помните растрату на нефтебазе? Молодчина, однако… Потому у меня и расположение к вам. Иначе бы я вас… очень даже просто…

Клопиков не досказал своей мысли, позвонил телефон, и начальник полиции, что-то выслушав, приказал в трубку:

— В одиночку его сажай!