Нянька. Меня воспитывал серийный убийца

Когда Голдман сообщил обвинению, что Тони обвинил в убийствах Кори Деверо, Берни Флинн отнесся к этим словам серьезно. Он несколько раз допрашивал Кори. Тот показался ему юношей непростым, но никак не убийцей. У Флинна даже возникло невольное уважение к этому уличному мальчишке, который напоминал ему себя в молодости. У Кори оказалось железное алиби, и он прошел три проверки на полиграфе.

Голдман сообщил Тони, что Кори невиновен. Тони пришел в ярость, заявил, что доказательства подделаны, что копы «что-то скрывают», чтобы во всем обвинить его.

Лучшей линией защиты (и если бы она увенчалась успехом, то могла бы изменить уголовное законодательство) было обращение к суду с просьбой признать подзащитного «невиновным, но невменяемым», а не «невиновным в силу невменяемости». Голдман понимал, что, как только присяжные узнают детали преступлений и увидят фотографии вскрытия изуродованных тел, эти двенадцать мужчин и женщин никогда не смогут признать Косту «невиновным». Поскольку в больнице Бриджуотера Тони признали вменяемым, Голдман собрал собственную команду психологов и психиатров, чтобы те доказали, что Тони – хитрый и умный безумец, сумевший обмануть специалистов во время предыдущей экспертизы.

За тринадцать месяцев, прошедших с момента возвращения из Бриджуотера до начала процесса (11 мая 1970 года), Тони прошел беспрецедентное количество обследований, в том числе десять медицинских обследований по оценке его психического состояния и четыре полных физических обследования. В тюремном дневнике Тони удивлялся вниманию, которое оказалось к нему привлечено.

Медики изучали его генетический профиль и хромосомный набор, чтобы определить, не страдает ли Тони синдромом Джейкобса, то есть удвоением мужской Y-хромосомы. В этом случае Голдман мог бы использовать для защиты клиента особенности данного синдрома: импульсивность, эмоциональную незрелость, вспыльчивость, гиперактивность и асоциальное поведение. Но анализы никаких аномалий не выявили – Тони оказался исключительно здоровым человеком.

В процессе обследований и допросов Тони показал себя «исключительно плодовитым лжецом, абсолютно уверенным в своем умении придумывать истории… либо для того, чтобы восстановить события, которых он не помнил, либо чтобы скрыть от самого себя то, чего он не хотел помнить»[128]. Чтобы проверить его воспоминания, адвокаты выдали Тони копии отчетов о вскрытии. Он лишь сделал вид, что читает результаты вскрытия Сьюзен Перри, а на документы, связанные с Патрицией Уолш, отказался даже смотреть. Когда его ловили на лжи, он приходил в ярость, кричал, что его подставляют, но потом успокаивался, улыбался и говорил, что на допросе просто допустил ошибку. Откровенное манипулирование истиной и бесконечная ложь Тони приводила Голдмана в отчаяние. Он не понимал, как вести защиту на процессе. Кроме того, он никак не мог восстановить реальные события для написания книги.

Почти все обследования и допросы Тони фиксировались на магнитофон. В этих записях он предстает разным человеком – то он говорит как обычный провинциал, то у него проскальзывают интонации бостонского брамина, то он переходит на детский шепот. Психологов заинтересовала странная манера речи Тони – жеманная, почти женственная, с четким, разборчивым произношением. Такая манера никак не вязалась с его мужественной привлекательностью.

Одну беседу с Тони Голдман начал с того, что попросил клиента вспомнить хронологию событий 25 января, когда Пэт и Мэри Энн в последний раз видели живыми.

– Могу вам сказать, что это был поистине блестящий день! – воскликнул Тони.

Адвокаты изумленно переглянулись. Тони говорил как принц Филипп или даже королева Елизавета. По неизвестной причине в этот день Тони выбрал манерный английский акцент.

– Тони, почему ты так разговариваешь?

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, Морис…

Лестер Аллен беседовал с Тони более сорока пяти часов – больше, чем все адвокаты, родственники и психиатры вместе взятые. Во время этих бесед Тони часто отвечал на вопросы Аллена очень манерно и наигранно: «Этого я не знаю», «Да, я тоже склоняюсь к этой идее», «Не могу припомнить в точности», «Я, как и вы, чрезвычайно этим озадачен».

Когда Тони спрашивали о его жизненной философии, он отвечал, что его «идеалом» всегда был Иисус Христос: «Если человек причиняет другому боль, клевещет или уничтожает, то он сам должен быть уничтожен»[129].

Адвокаты увидели столько разных Тони Коста – британского лорда, благочестивого мученика, ученого профессора, – что этими личностями можно было заполнить целый тюремный блок.