Нигде посередине

Так за один год сбылись сразу две моих мечты. Не знаю как, но страсть к биологии во мне очень легко уживалась со страстью к горам, и я не находил в этом особого противоречия. Галина Анатольевна же такого двоежёнства не одобряла. Альпинизм она, кажется, считала дурью и была не рада, что я отвлекаюсь от главного на такую дребедень. Когда же выяснилось, что третья смена в Домбае на неделю перекрывается с Белым морем, я для неё не то чтобы стал нерукопожимаемым, но отдалился от узкого круга «своих» на периферию внимания, туда, где находились люди, не разделяющие общих биоклассовских идеалов. Этот разрыв нам удалось потом частично заштопать, не в последнюю очередь благодаря браку с Асенькой Литвинцевой, которую Галина Анатольевна всегда очень любила и ценила. Но хотя об этом никогда, никогда не было сказано даже и намёком, мне почему-то до сих пор кажется, что Галина Анатольевна до конца дней считала, что Асенька слегка продешевила с этим браком.

К этой теме я, может, ещё и вернусь, а пока я уезжаю с Белого моря навстречу кавказским приключениям, отрабатывать свою школьную кличку, такой весь из себя сам себе герой и горный барсик.

Романтика гор

Путешествие прошло не то чтобы совсем гладко, но без приключений. В аэропорту Минеральных Вод я нашёл автобус, идущий в сторону Домбая; переночевал на лавке на автобусной станции в каком-то посёлке на полдороге, утром купил с лотка больших чёрных слив на завтрак, и вскоре цветастый «пазик» уже вёз меня в горы. Рядом со мной по сиденью прыгал чей-то ребёнок, а в промежутках между прыжками брал у мамы яблоко и откусывал по кусочку. Дорога стала забираться вверх и крутиться ужом по склону горы; автобус трясло и бросало на поворотах. Пахло бензином, кого-то стало укачивать. Ребёнок рядом со мной тоже перестал прыгать и притих, и вскоре обильно стошнился жёваным яблоком. Водитель тем временем уверенно брал все виражи, так что не прошло и получаса, как я уже входил в заветные ворота альплагеря, с сердцем, полным романтики, и в облёванной штормовке. Сюжет, кстати, с тех пор повторившийся в моей жизни неоднократно.

Романтика едва не кончилась, не успев начаться. Выяснилось, что я в альплагере чуть ли не единственный школьник, самый младший по возрасту, к тому же не отличающийся габаритами. Это была плохая новость. Спортивный чиновник из «Спартака» тоже оказался прав: формы поднабрать ещё следовало бы; по сравнению с более старшими ребятами, форма оказалась, прямо скажем, никакая. Это была новость похуже. Вдобавок к этому в первый же день на сдаче нормативов я едва не потерял сознание, должно быть, от перепада высоты и солнцепёка. Мне помогли подняться, дали мокрую тряпку, велели положить на голову и пойти полежать. Нормативы засчитали, но это была уже не просто плохая новость – это был косяк, причём связанный с проявлением физической слабости, а за такие косяки, как выяснилось, приходится отвечать.

Смену разбили на отряды, отряды – на звенья, выдали личное и звеньевое снаряжение. Мне, как самому мелкому, из общего имущества досталось носить на горных выходах примус и канистру с керосином, привязанную к рюкзаку. Канистра воняла, и место керосинщика было последним в шеренге, чтобы другим не пахло, что примерно соответствовало и моему негласному статусу в звеньевой иерархии. Мне это было, в общем-то, всё равно: я был в горах, такой сам по себе мальчик, горы были великолепны, мечта сбывалась, и за это счастье я был готов сносить любые пинки от старших сотоварищей. Сотоварищи же попались разные: были какие-то два металлиста в штормовках, расписанных мановаром, чубатые, с выбритыми затылками и с замашками люберецких гопников; я до сих пор не понял, что они там делали. Была ватага ребят-татар, державшихся сплочённой группкой и говоривших между собой по-татарски; начинался парад суверенитетов, ребята были настроены националистически, и межличностные отношения осложнялись выяснением «с какого ты колхоза» (я был «с Москвы», и это тоже был минус). Была очень милая девушка лет двадцати, в которой я почему-то пробудил материнские инстинкты, и она следила за тем, чтобы у меня была в тарелке добавка, чтобы я не сидел на холодных камнях и не распахивался на ветру. Я её избегал. Короче, ватага была разношёрстная, и отнюдь не биоклассовского подбора. Ну то есть совсем.

Ах да, так вот про романтику. Нет, она не умерла. Во всяком случае, не сразу и не до конца.