Нил Сорский

Любопытное свидетельство о пещере Петра Афонского оставил русский писатель Борис Константинович Зайцев, побывавший на Афоне весной 1927 года: «Около пещеры, где он жил, откуда видно море, скалы да великая гора Афон, теперь стоит часовня, и живут два иеромонаха. Но в самой пещере жить не дозволяется: слишком холодно зимой, а у „ревнующих“ подражать святому не хватает сил, и они гибнут»[283].

Житие Петра Афонского является яркой апологией отшельничества. Его герой решительно отвергает помыслы идти спасать мир, исправлять заблудившихся на греховных путях, быть наставником для других монахов. Его подвиг — одинокая молитва в пещере. Выбранный путь диктует крайне нестяжательный образ жизни: отшельник питается раз в 40 дней, спит на голой земле, не имеет даже обычной одежды. Именно в этом Житии, написанном в ранний период истории монашества, мы видим, пожалуй, первое противопоставление идеологии нестяжателей и стяжателей. Автор Жития называет стяжателями тех монахов, кто имеет различные ценные сосуды, села и иные «стяжания» (движимое имущество). Два афонских Жития, переписанные рукой Нила, — святых Афанасия и Петра, — демонстрируют диаметрально противоположные пути монашеской жизни. На небольшом пространстве Афона Нил Сорский имел возможность наблюдать жизнь больших общежительных монастырей и встречать одиноких отшельников. Он выбрал для себя третий, средний, путь — скитское житие.

Некоторые исследователи предполагают, что Нил Сорский во время своего пребывания на Афоне подвизался в русском Пантелеимоновом монастыре. Эта обитель, в древности именуемая монастырем Фессалоникийца и освященная во имя святого целителя Пантелеимона, возникла примерно в то же время, что и Лавра святого Афанасия, — в X веке. Уже в следующем столетии монастырь передали русской монашеской общине, однако в те годы, когда Афон посещал старец Нил, его населяли сербские монахи. Больше всего русских иноков было в этнически смешанных скитах и келлиях греческих монастырей.

В южной части Афонского полуострова, в пустынной и труднодоступной местности Каруле, находились жилища монахов, проводивших самое суровое и аскетичное житие. Их кельи напоминали одинокие орлиные гнезда, прилепившиеся к скалам. В свое время их жизнь поразила святого Савву Сербского. Кельи пустынников представляли собой хижины из веток деревьев или пещеры. Они были настолько тесны, что в них можно было встать только одному человеку с распростертыми руками. Здешние монахи отличались крайним нестяжанием: в жилищах не было ничего, кроме рогожек, деревянных изголовий и орудий для рукоделия. Они употребляли пищу, не требующую приготовления: сухари, оливы, бобы, зелень, сухие плоды. Иногда пропитание отшельникам приносили прохожие монахи. Но путь в карульские кельи по узким тропинкам над отвесными пропастями был настолько труден и опасен, что паломники их посещали редко. Поэтому монахи часто питались лишь дикой капустой, которая росла среди камней, а для питья использовали дождевую воду.

Наблюдая, как безмолвствуют монахи Святой Горы, русские иноки учились уставу афонских скитов, образу «умной молитвы». Их повседневную жизнь можно отчасти представить себе по русско-греческому разговорнику. Паломник, его составивший, несомненно, был монахом. Находясь на чужбине, он долго жил в келье со старцем-греком. Из разговорника мы узнаем, как монахи общались друг с другом, какими были правила монашеского этикета. Навещая монаха или старца в его келье, инок должен был взять благословение и спросить о здоровье: «Благослови, отче мой святый, добре тя обретохом, да увемы, како имат святыни ти, еси ли добре в здравии твоем»[284]. Прощаясь, инок просил святых молитв старца: «Моли Бога, отче святый, о мне грешнем». Будучи посланным от своего старца к другому монаху с каким-нибудь поручением, инок должен был передать поклон: «Прислал мя старец к твоей святыни; старец, господине, метание творит святыни ти». В ответ его могли спросить: «Добре ли старец твой?» Живя в келье у старца, монах выполнял всякую работу, получая, например, такие веления: «принеси воды», «склади огнь», «положи хлебы», «приготови вино» и т. д. Спрашивал: «Что варити?», а когда заканчивал работу, говорил: «Все готово». Правила гостеприимства требовали накормить гостя, проследить, чтобы ему было удобно. Угощая пришедшего, по этикету требовалось сказать: «Не дивите (не удивляйтесь. — Е. Р.), что дал Бог»; или: «Что есть у нас, то пред вами». Старец строго наблюдал за жизнью своего ученика и делал такого рода замечания: «много спишь», «не ленися», а докучливому ученику мог сказать: «не стужай ми». Как и все живые люди, старцы и монахи болели, испытывали разные душевные состояния. В монашеском общении присутствовало искреннее человеческое участие. Брат спрашивал другого инока: «Что тя болит?» Тот отвечал: «глава мя болит» или: «все ми тело не здраво», или «душею не здравею», «скорбен есмь»[285]. Свое душевное состояние характеризовали так: «тошно ми», «радость ми днесь», «печален», «нездрав»[286].