Ниндзя с Лубянки

Лишь еще целый год спустя, когда Сакамото-сэнсэй вновь появился в школе Кёику, он в сопровождении директора подошел к Арсению и точно так же, как когда-то мсье Латюфф, положил ему руку на плечо. Рука у сэнсэя была узкая, пальцы сухие, с очень длинными ногтями и очень сильные. Слегка надавив ими на мальчика, старик обратился к нему, глядя в глаза, что было для японцев большой редкостью: «Твой отец просил за тебя моего брата. Я не спешил помогать, но наблюдал. Теперь я знаю, что ты способен сам выбиться в люди. А значит, ты достоин помощи. Сегодня пришло время сменить имя. Быть в Японии корейцем – не слишком хорошее дело. Отныне ты больше не Арсений Чен и даже не Ёкодзуна-чемпион, как зовут тебя однокашники. Теперь тебя зовут Сакамото Рютаро. Мне рассказали о твоих успехах в борьбе и в учебе. Это хорошо. Когда-то в Японии был такой герой – Сакамото Рёма, – сэнсэй помолчал, – мой дядя. Он погиб. Его имя означало Дракон – Конь. И он сам был велик, как мифическое животное: умен и яростен, как дракон, быстр и вынослив, как лошадь. Враги империи убили его, но теперь пришло время его духу воплотиться в достойном. Теперь твое имя – Рютаро – Сильный и мощный, как дракон. Я вижу, что ты так же умен и храбр, как дракон, а твоя жизнь будет состоять из множества маленьких жизней, которые тебе предстоит прожить одну за одной, а может быть, и несколько – сразу вместе. Ты будешь менять имена, фамилии, страны, будешь исчезать и возникать из ничего на новом месте, оставаясь непобедимым, как дракон. Ты – Сакамото Рютаро».

Арсений тогда еще не знал, что новое имя, по задумке сэнсэя, должно было стать только первой ступенью в начале его новой судьбы. Еще целый год прошел, пока «новорожденный» Рютаро дождался следующей встречи со своим опекуном. Мальчик привыкал к своему новому имени и смотрел, как к нему привыкают другие, еще больше сдружился со своим когда-то тютором – Одой, писал в письмах родителям о случившихся переменах. На каникулах Арсений снова был во Владивостоке, но уехал в этот раз в Токио с каким-то странным, нехорошим облегчением. Дома было неспокойно. Много говорили о том, что Корея окончательно и бесповоротно стала японской колонией. Отец нервничал, его дела шли все хуже. Даже с Арсением в этот раз почти не общался, да и домой приходил только поздним вечером. По отдельным репликам сын догадывался – хороших новостей снова нет, долги растут. Мало того что торговля трещала по швам, говорили, что часто бывавший в доме дядя Ан кого-то убил и теперь сам ждет смерти в тюрьме. Мать шепнула сыну, что в скором времени им, видимо, придется продать дом и перебраться в более дешевое жилье. Может быть, даже она уедет на время в Корею, в Сеул. Не навсегда, конечно, но есть «обстоятельства»…

Мальчику все это было непонятно, и тревога бередила душу. Однако молодые не умеют долго переживать. Его уже тянуло подальше от проблем – в Токио, где он увлекся литературой: много читал на английском и французском языках, но больше всего – на японском. Он восторгался молодыми писателями, чья слава гремела в Токио: Сосэки Нацумэ, Дзюнъитиро Танидзаки, разбирал многозначные хайку Сики Масаока. В голове впервые появились мысли о карьере литератора, а школьную форму Арсений попробовал носить, как студенты престижных вузов – выгибать по-особому фуражку и не чистить мундир, за что немедленно был наказан инспектором класса.