Ниндзя с Лубянки

О своем попечителе Чен забыл, но, как оказалось, лишь на время. Конечно, сэнсэй постоянно и внимательно наблюдал за корейским мальчиком из России через преподавателей и администрацию школы. Арсений – Рютаро этого не замечал и ничего об этом знать не мог ровно до того дня, когда Сакамото-сэнсэй вновь появился у них в колледже. На этот раз его подопечный был вызван к директору. Здесь мальчику объявили о том, что его судьба вновь меняется. Нет, он по-прежнему остается учеником в своем классе и даже будет продолжать ставить «Мнимого больного» с мсье Латюффом и играть в спектакле, полюбившемся всей школе. Не изменится имя, хотя в прежние времена, в старой Японии, такое было бы обязательным, но! В связи с переходом Рютаро в среднюю школу появится новое место жительства, соответствующее его статусу. Теперь человек с седой бородкой, пристальным взглядом и половинкой золотого лука в руке – Сакамото-сэнсэй – полностью принимает на себя обязанности его опекуна. Жить Рютаро будет не в общежитии, а в просторной усадьбе сэнсэя в квартале Вакамия. Там ему выделят две комнаты – очень маленькие, но совершенно отдельные. В одной – в японском стиле, площадью шесть татами – он будет спать. Кроме матраса-футона, подушки и постельного белья, убирающихся на день в стенной шкаф, да висящего в стенной нише свитка с конфуцианским стихотворением, начертанным рукой сэнсэя, там не будет ничего. Во второй, устроенной в любимом им французском стиле (сэнсэй хорошо знал привычки своего подопечного), будет учебный кабинет. Все это было так давно… А сегодня перед дверью, ведущей из гостиной в комнаты ученика, стояли повзрослевший и еще больше вытянувшийся Арсений Чен, ставший Рю, Рютаро Сакамото, и родная дочь сэнсэя – шестнадцатилетняя красавица Эцуко, выросшая рядом, в соседнем крыле усадьбы, но до сих пор никогда не обращавшая на себя внимания юного соседа.

– Ты очень высокий. Так непривычно для японцев. Сразу видно, что ты… не такой, как все, немножко иностранец.

– Я – японец. Как и ты, я – Сакамото.

– Я знаю, но… я знаю и то, что ты… не родня мне по крови. И это, – Эцуко закусила нижнюю губку и с волнением в прекрасных черных глазах посмотрела на Рютаро, – и это очень хорошо. И еще – мне нравится, что ты немножко иностранец. Ты знаешь, отец не одобряет моих увлечений английским языком, да и французским тоже. И эти платья… Но ведь он сам ходит к гейшам, а говорят, сейчас на Симбаси очень модно в некоторых чайных домах одеваться в европейское платье и танцевать по-западному. Ты умеешь танцевать западные танцы?

– Да, – Рю стеснительно улыбнулся, – ребята в колледже отказались, но я тайком брал уроки у Латюффа-сэнсэя. Он меня научил вальсу и чарльстону. Правда, с девочками танцевать я не пробовал.

– Почему? – задорно улыбнулась она ему.

– Где же их взять? К гейшам я пойти пока не могу, а учитесь вы отдельно, хотя мы с тобой и из одного колледжа.

Эцуко потупилась:

– Ну а… Мне ты никогда не хотел предложить потанцевать?

– Тебе? Да, но… ты же сама понимаешь.

Эцуко сделала полшага к нему:

– Мы с тобой почти как старший брат с младшей сестрой. Разве это не естественно, чтобы старший братец попросил младшую сестрицу помочь ему в учебе? Ведь, когда я просила помочь мне с английским и с французским, ты же помогал!

Рютаро вдруг широко и легко улыбнулся и протянул руку:

– Давай попробуем?

– Давай, – так же открыто улыбнулась Эцуко, но спохватилась, – а музыка?

Юноша рванулся к граммофону, стоявшему на специальной невысокой подставке в углу:

– Так… Моцарт, Шопен, Гайдн… Это все не то…

Эцуко подбежала к нему и быстро нашла в пластинках нужную:

– Вот. Отцу недавно привез из России его друг – Учида-сэнсэй. Он сказал, что эта музыка самая популярная сейчас в России! И название ему очень понравилось: «Черный дракон».

Рютаро внимательно посмотрел на девушку, взял пластинку в руки и прочитал сделанную по-русски надпись: «Макс Кюсс. «Амурские волны». Вальс. Посвящается В. Я. Кирилленко», улыбнулся.

– Нет, Эцуко, «Черный дракон» – это совсем другое. Это река так называется – Амур, по-китайски значит Река Черного дракона. А этот вальс называется «Амурские волны».

– Ты такой умный, – Эцуко подошла к нему так близко, что коснулась лифом платья его черного, прусского образца, мундира, – умный и высокий. Очень высокий. Как иностранец. Тебе неинтересно со мной? – и она, вдруг широко распахнув глаза, посмотрела на него снизу вверх.

Он улыбнулся в ответ:

– Ты уже слышала эту музыку?

– Да.