Ниндзя с Лубянки

– А я еще нет. Давай попробуем, – он поставил пластинку и завел граммофон. Послышался легкий шелест, игла тонко взвизгнула, замолчала на мгновение, и в гостиной раздались сначала тихие, а потом все больше и больше набирающие силу звуки волшебной, очень не японской и явно не европейской, но оттого не менее прекрасной музыки. Рю обернулся к Эцуко и по-европейски, как учил мсье Латюфф, с легким поклоном пригласил сестру. Она подала ему руку, а Рютаро поймал себя на мысли, что, принимая ее тонкие пальчики, ему захотелось рыцарски щелкнуть каблуками. Он досадливо посмотрел вниз. Конечно, по японской традиции рыцарь на татами оказался в носках, щелкать которыми было неудобно. Нескромный взгляд захватил кончики пальцев ног в серых чулках, торчавшие из-под платья Эцуко, Рютаро опомнился, посмотрел в глаза обладательнице серых чулок и, сопровождая партнершу, заскользил вместе с ней по паркетному полу.

Они двигались в такт музыке все свободнее и шире, два раза налетели на кресло и весело хохотали, глядя друг другу в глаза. Уводя партнера от роковых кресел, Эцуко потянула юношу в сторону, и он ударился затылком о низкий дверной косяк. Теперь уже он повел ее прочь от стульев и дверей. Они протанцевали короткий коридор и очутились уже в японской гостиной – большом и светлом помещении, где отсутствовала всякая мебель, а пол был застелен татами. Мягкая рисовая солома, умело прошитая мастеровыми из Нижнего города, позволяла двигаться на ней так же свободно, как и на паркете из акитской криптомерии. Ноги Рютаро и Эцуко свободно и беззвучно скользили по светло-желтым матам, уже начинавшим слегка поблескивать голубоватым светом, – на улице опускались сумерки, и свет фонаря недалеко от ворот, проходя через синеватое стекло, ложился на татами и танцующую пару голубым лунным отблеском. Музыку становилось слышно все меньше, но молодым людям она была уже не нужна. Они сбились с ритма и теперь просто двигались вместе, по-прежнему глядя друг другу в глаза. Наконец пластинка смолкла, только шуршала игла, в нетерпении ожидая, когда кончится завод у пружины, а они все продолжали танцевать, медленно ступая по татами в носках и чулках. Молодые люди потеряли дистанцию, предназначенную для вальсирующих, и были рады этому. Оказалось, что Рютаро уже почти обнимает Эцуко, нежно сжимая в одной руке ее хрупкие пальцы, а другой придерживая за тонкую талию, сжатую корсетом. Она не отстранялась, ее глаза почти закрылись, а приоткрывшая мелкие жемчужные и на редкость ровные для японки зубы верхняя губка чуть заметно пульсировала. Юноша уже не мог оторвать глаз от этих розовых влажных губ. Он забыл и про танец, и про смешную попытку щелкнуть пятками в носках и только двигался со своей партнершей все дальше и дальше в глубь покоев, скользя по татами до тех пор, пока оба они не услышали «Я вернулся» из коридора: пришел отец Эцуко и воспитатель Рю – Сакамото-сэнсэй.

Увидев склонившихся в поклоне молодых людей, выбежавших в гостиную, он небрежным кивком поприветствовал их и подошел к граммофону. Снял пластинку с диска, глянул, но не смог прочесть названия. Посмотрел на замерших в нерешительности танцоров. Аккуратно поставил пластинку в большой специальный ящик из наборных дощечек – произведение мастеров из поселка Гора, что у Великой адской долины.

– Рютаро, мне надо с тобой поговорить. Эцуко, ты можешь идти к себе.

Эцуко, немедленно поклонившись, подхватив подол платья, быстрыми семенящими шажками выбежала из комнаты, и скоро донесся легкий стук закрываемых в ее покои раздвижных дверей.

– Садись, Рютаро, – и сэнсэй сам присел в одно из кресел у стола, поправил хакама и внимательно посмотрел на своего воспитанника. – Что за картина висит у тебя в кабинете?

– Какая, сэнсэй? – покраснел молодой человек.

– Та, с обнаженной европейской женщиной.

– Это… Это подарок родителей из Владивостока. Вы же знаете, сэнсэй… Когда мама приезжала в прошлом году…

– М-да. Странные подарки дарят тебе твои родители. Впрочем, один подарок был очень хорош…

Рютаро непонимающе посмотрел на наставника.

– То, что твой отец отправил тебя сюда, в Японию. Учиться здесь, получить образование, правильное воспитание и верный взгляд на мир – это была поистине гениальная идея. Стать человеком в великой стране, где главная заповедь каждого жителя – скромность, неслыханное везение для неяпонца.