Ниндзя с Лубянки

Молодой человек на задержку старика-профессора среагировал правильно – не стал метаться по Покровке и прятаться в подворотне, которой, к слову сказать, рядом и не было, а как ни в чем не бывало шел дальше, почти не снижая скорости, по-прежнему забавно подавая бедра вперед. Расстояние между ним и Иваном Карловичем, который совсем остановился, быстро сокращалось. Старый разведчик развернулся лицом к своему преследователю и увидел, как растерянно забегали маленькие серые глазки над длинным острым носиком у следившего. Глаз почему-то стало не два, а четыре, и они смешно моргали коротенькими выцветшими ресницами. Профессор усмехнулся, собрался было подшутить над «хвостом», но вспомнил, что у него скоро поезд и надо торопиться. Резко кольнуло сердце… Он хотел половчее перехватить трость, чуть было не вылетевшую из руки, но она упала. Штейнберг шагнул за ней вперед и качнулся. Тут случилось неожиданное. Шпик (Иван Карлович хоть и не видел, но голову был готов дать на отсечение, что это был именно он) завопил «Стой!» Штейнберг, который и не собирался никуда бежать, поднял взгляд на кричавшего. Маленький человечек, глаз у которого снова почему-то стало два, испуганно смотрел на него, смешно пыхтел, от чего лицо его сильно покраснело, и требовал остановиться. «Вот идиоты, – уже не раздраженно, а брезгливо подумал Иван Карлович, – а еще говорят, что профессионально растут! Но что же делать-то, господи? Вот ведь дурень! Пыхтит как огнетушитель перед работой!» Сердце кольнуло еще сильнее, стало трудно дышать и почему-то очень, очень страшно.

Люди вокруг, которых становилось с каждой минутой все больше, остановились и с искренним интересом глядели на происходившее. «Ворюгу поймали. Портфели у служащих тырил», – с убеждением сказал кто-то рядом, обдав Штейнберга густым запахом чеснока. Эта вонь доконала профессора. Дышать стало и вовсе невозможно, воздух как будто не пролазил в грудь. Вдруг так сильно заболела голова, что на глазах старика выступили слезы. Профессор медленно, с трудом оглянулся и понял, что сбежать не получится, – свидетелей много, да и возраст не тот. Надо бы как-то образумить этого бестолкового, но как? Сердце вдруг кольнуло так, что в сочившихся слезами глазах померк божий свет. Превозмогая приступ, Иван Карлович сделал шаг навстречу шпику, изо всех сил стараясь как можно обаятельней улыбаться, смог, наконец, набрать немного воздуха в грудь и снял очки:

– Простите, вы мне?

Маленький человечек посерел от ужаса, уголки рта его опустились, и потащил из нагрудного кармана пиджачка милицейский свисток.

– Нет, нет, не надо свистеть, – заволновался Иван Карлович. – Вы мне хотели что-то сказать? Я к вашим услугам! – и сделал еще шаг к нему. Серое лицо исказилось ужасом. Шпик все-таки достал свисток, и оглушительная трель растеклась по Покровке, сливаясь с трелью подбегающего трамвая. Иван Карлович досадливо поморщился и решил все-таки поднять трость. Очки выпали из руки и звонко стукнулись о тротуар. Страшная боль разорвала его сердце. Агент Поздний успел только удивиться: «Говорят, семью должен был увидеть, а я – Меморандум» – и умер.

В это самое время с трамвая, выходящего на Старую площадь, соскочил молодой парень в желтой футболке, большой кепке и с чудным портфелем за спиной и со всех ног помчался в горку, в сторону Главпочтамта – прохожие только диву давались. А парень, спрыгнув с трамвая, первый раз позволил себе вдохнуть воздух полной грудью – аж голова закружилась, и дальше дышал глубоко и часто.

Глава 8. Агент японской разведки

– Марейкис, вы в своем уме? – начальник секретно-оперативного отдела ОГПУ Генрих Ягода встал с кресла, оперся кулаками в огромный стол, покрытый зеленым сукном. – Вы почему убежали? Что за дурацкая привычка такая – бегать от службы наружного наблюдения? Вас этому в вашей чертовой Японии учили? А?!

Чен виновато переступил с ноги на ногу:

– Виноват, товарищ начальник отдела. Но разрешите объяснить…

– Объяснить?! Как такое можно объяснить?! Хорошо, попробуйте. Но я вас официально предупреждаю, Марейкис, что ваше поведение на данный момент расценивается как преступление, мотивы которого нам неизвестны!

– Никак нет, товарищ Ягода, никакого преступления не было и быть не могло. Дело… совсем в другом.

– В чем?!

– Товарищ Ягода, вы знаете, в связи с приездом японской делегации по линии ВОКСа я переводил вчера целый день – в Большом театре, в Ассоциации российских писателей. Там, кстати, Ида Леонидовна присутствовала.

При упоминании о жене Ягода немного успокоился и снова опустился в кресло.

– Продолжайте.

– Потом был неформальный прием в гостях сначала у Пильняка, потом еще и у Киршона. Там, кстати, тоже…

– Я знаю! Дальше!

– Там я встретился с профессором Штейнбергом Иваном Карловичем, с которым мы как-то коротко пересекались еще во Владивостоке в 1922 году, когда я…

– Знаю. Дальше.