Ночь ведьмы. Книга первая

– Все в порядке, мы поможем ему, что бы это ни было. – Я обняла ее и поцеловала в макушку. – Спасибо, кузина.

Она заерзала.

– Перестань, мама только что заплела мне волосы! Ты все испортишь…

– Danke, danke! – Я обняла ее крепче и покрыла поцелуями ее щеки. – Kindchen, schnucki…[36]

– Прекрати! Фридерика! – Она обмякла так, чтобы выскользнуть из моих объятий, и отползла от меня. – Триединая, ты хуже всех. Мы уже не дети.

– О да. Тебе десять, и ты уже взрослая девушка, да?

Она пригладила волосы, проверяя, что я ничего не испортила.

– Конечно.

– Значит, тебе будет неинтересно, скажем, залезть в кладовку со сладостями, которые моя мама принесла мне на день рождения?

Лизель замолчала, положив руки на свои косы и сжав губы в тонкую линию.

– Ну, – сказала она. – Девушки тоже любят сладкое.

Что от нее нужно Дитеру?

Он хочет, чтобы она что-то нашла? Или это как-то связано с дикой магией, а может, с другими ковенами? Дикой магии нужно зло, она питается им. Неужели Дитеру не достаточно зла, которое творят хэксэн-егери?

Что Лизель может для него сделать?

Она будет бороться с ним. Будет бороться изо всех сил, которые у нее есть, и огонь, что ей подчиняется, огонь в ее душе, поможет, но я сжимаюсь от страха, понимая, что Дитер сломает ее. В его глазах нет ни здравомыслия, ни любви, ни сочувствия.

Он сломает ее.

И будет наслаждаться процессом.

Я пытаюсь свернуться калачиком на влажном полу, подложив под голову ладони и игнорируя вонь того, что размазалось на камнях. Мои глаза закрываются, дыхание выравнивается, но я не могу заснуть.

Все эти люди завтра сбегут, Отто позаботится об этом. Я знаю, что обещала ему помочь найти Хильду, но я не покину город без кузины.

«Вы умрете, – говорит голос. – Вы оба. Без меня».

Я зажмуриваю глаза.

И напеваю себе под нос.

Ту колыбельную. Ту, которую пел мне Отто.

«Сколько звезд зажигается в небе?»

«Считай, когда мы будем пролетать…»

Наступает утро, унылое серое небо предвещает снегопад, в воздухе витает холодная дымка, когда осужденные начинают просыпаться. Кашель и озноб сотрясают тела, и я не могу сказать, от чего люди дрожат: от низкой температуры или от страха. В любом случае я встаю задолго до утреннего колокола, и мое тело напрягается, пока я стою, замерев на одном месте.

Йохен стоит рядом со мной, хотя уверена, у него болят ноги. Он ободряюще кивает мне.

Еще слишком рано, но кто-то уже начинает отходить к дальней стене, подальше от будущего взрыва.

– Не привлекайте внимания, – шиплю я.

Йохен повторяет предостережение, и его слушаются, несколько человек возвращаются, неуверенно переступая по месту будущего разлома.

Три хэксэн-егеря проходят мимо двери камеры.

Еще двое. Молча смотрят на нас, затем уходят.

Позже приходят еще шесть охотников. Они издеваются и бьют по решетке.

– Эй вы, отбросы, готовы встретить свою судьбу сегодня? Сам Бог улыбается, глядя на очищение мира от зла!

Заключенные, стоящие ближе всех к двери, вздрагивают, но никак не реагируют. Если охотники и замечают, что их молчание вызвано напряженной сосредоточенностью, они ничего не говорят, идут дальше, и их смех эхом отражается от каменных стен.

Мое сердце ноет от холода и тревоги, каждый удар отсчитывает секунды, и мне ничего не остается, как ждать.

Вот-вот рассвет, пробьет первый колокол. Вот-вот…

Церкви по всему Триру, кажется, делают общий вдох, а затем по городу разносится какофония рассветных колоколов.

Они не зазвонят снова до середины утра.

Я отсчитываю время, минута за минутой, покачиваясь туда-сюда на онемевших ногах.

22. Отто

В ночь перед сожжением я даже не пытаюсь заснуть. Представляя, как Фрици спит на сыром и грязном полу тюрьмы. А ее кузина заперта в тесной камере, куда не проникает и проблеск лунного света, где нет возможности потянуться или облегчиться. И моя сестра неизвестно где, недосягаема, и, возможно, напугана и одинока.