Ночью вся кровь черная

Еще до того, как началась война, до того, как мы с Мадембой Диопом отправились вместе на войну, люди пытались нас поссорить. Видит Бог, дурные люди из Гандиоля решили нас разлучить, уже тогда рассказывая Мадембе, будто я колдун, демон, будто, пока он спит, я понемногу ем его жизненную силу. Эти люди из Гандиоля сказали Мадембе – я узнал это от Фари Тиам, которая любила нас обоих, – так вот, они сказали: «Смотри, какой Альфа Ндие цветущий и красивый, а ты – худой и уродливый. Это он впитывает все твои жизненные силы – тебе во вред, а себе на пользу, потому что он – колдун, демон, пожиратель душ, и нет у него к тебе никакой жалости. Брось его, не водись с ним, а то он живо обратит тебя в прах. Твои внутренности иссохнут и превратятся в пыль!» Но Мадемба, несмотря на эти злые слова, не оставил меня одного с моей сияющей красотой. Видит Бог, Мадемба никогда не верил, что я колдун, демон. Наоборот, когда однажды Мадемба вернулся с разбитой губой, я не мог и предположить, что он подрался, защищая меня от дурных людей из Гандиоля. Мне рассказала об этом Фари Тиам перед самым нашим с Мадембой отъездом во Францию, на войну. Благодаря Фари, которая любила нас обоих, я понял, что, несмотря на свою голубиную грудь, свои жутко худые руки и ноги, Мадемба, мой больше чем брат, не побоялся подраться с парнями, которые были гораздо сильнее его. Видит Бог, гораздо легче быть храбрым, когда у тебя широкая грудь, как у меня, и такие же сильные и мускулистые руки и ноги. Настоящие храбрецы, такие как Мадемба, это те, кто не боится драться, несмотря на свою слабость. Видит Бог, теперь я могу признаться себе самому: Мадемба был храбрее меня. Но я знаю, я слишком поздно понял, что должен был сказать ему это до того, как он умер.

Ну и что, что я не говорю на французском языке мадемуазель Франсуа? Я понял язык ее глаз, когда она смотрела мне на середину туловища. Это нетрудно понять. То же самое было и с Фари Тиам, и с другими женщинами, которые меня хотели.

Но, видит Бог, в прежнем мире сам я никогда не хотел никого, кроме Фари Тиам. Фари не была самой красивой среди девушек моего возраста, но от ее улыбки у меня переворачивалось сердце. Фари меня очень, очень волновала. Голос у Фари был нежный, как плеск реки, по которой утром плывут пироги на безмолвную рыбную ловлю. Улыбка у Фари была как заря, и ягодицы пухлые, как дюны в пустыне Ломпул. Глаза у Фари были как у лани и одновременно как у льва. То песчаная буря, то океан спокойствия. Видит Бог, чтобы завоевать любовь Фари, я мог бы пожертвовать дружбой Мадембы. К счастью, Фари выбрала меня, а не Мадембу. К счастью, мой больше чем брат уступил мне. Фари выбрала меня на глазах у всех, и Мадемба устранился.

Она выбрала меня однажды ночью в сезон дождей. Вместе с другими ребятами моего возраста мы решили устроить ночные посиделки, провести ночь без сна, поупражняться до рассвета в остроумии в имении родителей Мадембы. Мы собирались пить мавританский чай, есть сласти с девушками нашего возраста на дворе у Мадембы. Говорить намеками о любви. Скинувшись, мы купили в деревенской лавке три пачки мавританского чая и большую сахарную голову, завернутую в синюю бумагу. Из этого сахара мы приготовили сотню маленьких пирожных из сорго. Мы расстелили на мелком песке во дворе у Мадембы большие циновки. Когда стемнело, мы поставили семь маленьких чайничков на раскаленные подставки семи потрескивавших искрами плиток. Мы аккуратно разложили пирожные из сорго на больших металлических подносах, раскрашенных под французский фаянс, которые взяли в лавке напрокат. Мы надели свои лучшие рубашки, самые светлые, какие только у нас были, чтобы они сверкали в лунном свете. У меня не было рубашки с пуговицами. Мадемба дал мне свою, она была мне мала, но, несмотря на это, я блистал красотой, когда восемнадцать девушек нашего возраста вошли во двор семьи Мадембы.

Мы прожили по шестнадцать лет, и все мы хотели Фари Тиам, которая, впрочем, была не самой красивой. А Фари Тиам изо всех выбрала меня. Я сидел на циновке, и, едва заметив меня, она подошла и села по-турецки рядом, так близко, что ее левое бедро коснулось моего правого. Видит Бог, я подумал, что сердце проломит мне ребра изнутри, так оно колотилось, колотилось, колотилось. Видит Бог, с этой минуты я понял, что такое быть счастливым. Не бывает радости больше той, что подарила мне Фари, когда выбрала меня в сияющем свете луны.