Ночью вся кровь черная

Первое, что я нарисовал на листке, который дал мне доктор Франсуа, была голова женщины. Я нарисовал голову матери. Видит Бог, моя мать запомнилась мне очень красивой, и я нарисовал ее красиво причесанной по моде народа фульбе и с красивыми украшениями. Доктор Франсуа прямо остолбенел, разглядывая красивые детали моего рисунка. Мне ясно сказали об этом его большие голубые глаза за стеклами очков. Один только карандаш – и мать получилась совсем как живая. Я знаю, я очень быстро понял, что придает жизни нарисованной карандашом голове, женскому портрету – такому, как портрет моей матери. Жизнь на листе бумаги возникает благодаря игре света и тени. В больших глазах моей матери я нарисовал отблески света. Эти отблески света получились из белых искорок на бумаге, которые я не зачернил карандашом. А еще ее голова вышла такой живой из-за малюсеньких частиц бумаги, которых я только коснулся грифелем. Видит Бог, я знаю, я понял, я сам придумал, как при помощи простого карандаша рассказать доктору Франсуа, какая красивая у меня мать, когда она надевает тяжелые витые золотые серьги и прицепляет к крыльям своего носа с горбинкой тонкие колечки червонного золота. Я рассказал доктору Франсуа, какой красивой сохранилась моя мать фульбе в моих детских воспоминаниях – с угольно-черными веками, с приоткрытыми накрашенными губами, за которыми виднелись прекрасные белые, ровные-ровные зубы, с целым шлемом тонких косичек, усеянных золотыми монетками. Я рисовал ее светом и тенью. Видит Бог, я думаю, что мой рисунок получился таким живым, что доктор Франсуа даже услышал, как мать говорит ему своим нарисованным ртом, что она ушла, но меня не забыла. Что она ушла, оставив меня отцу, этому старому человеку, но что она меня по-прежнему любит.

Мать была четвертой и последней женой моего отца. Она была для него источником радости, а потом горя. Моя мать была единственной дочерью Йоро Ба. Йоро Ба был пастухом фульбе, который каждый год во время перегона скота к югу гнал свое стадо через поля моего отца. Его стадо в сухой сезон переходило от долины реки Сенегал к вечно зеленым травяным равнинам Ниайе, поблизости от Гандиоля. Йоро Ба любил моего отца, этого старого человека, потому что тот позволял ему пользоваться колодцами с пресной водой. Видит Бог, крестьяне Гандиоля не любили пастухов фульбе. Но мой отец не был таким, как остальные крестьяне. Он проделал для стада Йоро Ба проход среди своих полей к своим же колодцам. Мой отец всегда говорил тем, кто желал его услышать, что всем надо жить. Гостеприимство было у отца в крови.

Настоящий фульбе, достойный так называться, не оставляет такие дорогие подарки без ответа. Йоро Ба, настоящий фульбе, достойный так называться, который водил свои стада через поля моего отца на водопой к его же колодцам, не мог не сделать ему ответного подарка, и подарка очень и очень богатого. Видит Бог, мне говорила об этом мать: фульбе, которому сделали подарок и который не может ответить тем же, может от этого умереть с горя. Чтобы отблагодарить бродячего сказителя, рассказывала она, фульбе способен снять с себя одежду, если у него нет ничего другого. Фульбе, достойный так называться, говорила она, может даже отрезать себе ухо, чтобы отблагодарить бродячего сказителя, если у него для этого нет ничего, кроме куска своего тела.

Самым дорогим для Йоро Ба, который был вдовцом, кроме его стада бело-рыже-черных коров, была дочь, единственная среди пяти сыновей. Видит Бог, для Йоро Ба его дочь Пенндо Ба была бесценна. Йоро Ба считал, что его дочь вполне заслуживает стать женой принца. Пенндо могла принести ему королевский выкуп, он мог получить за нее, по крайней мере, большое стадо, равное его собственному, или тридцать верблюдов от мавров с севера. Видит Бог, это мне мать сама рассказывала.

Тогда Йоро Ба, который был настоящим фульбе, достойным так называться, объявил моему отцу, этому старому человеку, что во время следующего перегона стада отдаст ему в жены свою дочь Пенндо Ба. Йоро Ба не просил за дочь выкупа. Он хотел одного: чтобы мой отец назначил дату церемонии бракосочетания с Пенндо. Йоро Ба брал на себя всё: он сказал, что приобретет наряды и украшения из витого золота для новобрачной, а в день свадьбы забьет двадцать голов скота из своего стада. Заплатит бродячим сказителям десятками метров дорогих тканей – тяжелой бумазеи, украшенной вышивкой, и легких ситцев, произведенных во Франции.