Ночью вся кровь черная

Накануне нашего отъезда на войну во Францию Фари Тиам незаметно, в компании девушек и юношей нашего возраста, глазами сказала мне «да». Это был вечер полнолуния, нам было по двадцать лет, и нам хотелось смеяться. Мы рассказывали друг другу короткие смешные истории, полные лукавых намеков, загадывали загадки. Эти ночные посиделки проходили не в имении родителей Мадембы, как за четыре года до этого. Младшие братья и сестры Мадембы выросли уже слишком большими, чтобы засыпать под наши двусмысленные анекдоты. Мы сидели на больших циновках на углу деревенской песчаной улицы, под сенью низко растущих ветвей старого мангового дерева. Фари была красивее, чем когда бы то ни было, в шафранно-желтом наряде, плотно облегавшем ее грудь, талию и бедра. Под луной ее одежда выглядела совсем белой. Фари взглянула на меня. Ее взгляд, быстрый и глубокий, словно говорил: «Осторожно, Альфа, сейчас произойдет что-то очень важное!» Фари сжала мне руку, как в тот вечер, когда она меня выбрала, когда нам было по шестнадцать лет, она украдкой посмотрела на середину моего туловища, потом встала и попрощалась с присутствовавшими. Я подождал, пока она скрылась за углом улицы, встал и, держась на расстоянии, пошел вслед за ней к маленькой эбеновой роще, где мы даже не побоялись встретить богиню реки Маме Кумба Банг, так нас переполняло желание: меня – войти внутрь Фари, ее – чтобы я туда вошел.

Я знаю, я понял, почему Фари Тиам раскрыла мне свое тело, перед тем как мы с Мадембой ушли на войну. Внутри у Фари было горячо, мягко и нежно. Раньше я никогда не пробовал ни ртом, ни кожей ничего настолько горячего, мягкого и нежного, как внутренность тела Фари Тиам. Мой «туда-сюда» – часть моего тела, которая вошла внутрь Фари, – еще никогда не испытывал такой неги, обволакивавшей его сверху донизу: ни в горячем песке на берегу океана, куда, лежа ничком, я часто засовывал его для удовольствия, ни под покровом речной воды, когда я ласкал его своими мыльными руками. Видит Бог, ничего лучше, чем нежный, влажный жар, находившийся внутри тела Фари, в моей жизни не было, и я знаю, я понял, почему она дала мне его попробовать в ущерб семейной чести.

Я думаю, что Фари раньше, чем я, начала думать самостоятельно. Я думаю, что она хотела, чтобы такое красивое тело, как у меня, познало, прежде чем исчезнуть на войне, счастье соприкосновения с этой мягкостью. Я знаю, я понял, что Фари хотела, чтобы я состоялся окончательно как мужчина, прежде чем подставлю свое красивое тело борца под кровавые удары войны. Вот почему Фари отдалась мне, несмотря на древние запреты.

Видит Бог, еще до Фари мое тело познало самые разнообразные радости. Я испытывал его силу в бесконечных борцовских поединках, я изнурял его до предела возможностей длинными пробежками по тяжелому песку, перед этим переплыв реку. Я окроплял его морской водой под палящим солнцем, поил прохладной водой, черпая ее с самого дна гандиольских колодцев, после многочасового махания мотыгой на полях моего отца и Сире Диопа. Видит Бог, мое тело познало это особое наслаждение, когда твои силы на пределе, но никогда оно не испытывало наслаждения большего, чем от проникновения в горячее, нежное, мягкое лоно Фари. Видит Бог, Фари преподнесла мне лучший подарок, который молодая женщина может только сделать молодому мужчине накануне его отъезда на войну. Умереть, не познав всех телесных радостей, – это несправедливо. Видит Бог, я прекрасно знаю, что Мадемба не познал этой радости от проникновения внутрь женского тела. Я знаю: он умер, не успев состояться как мужчина. Это случилось бы, если бы он ощутил восхитительную мягкость, влажную и нежную, лона любимой женщины. Бедный, несостоявшийся Мадемба.

Я знаю, я понял, почему еще Фари Тиам раскрыла мне свое тело до того, как мы с Мадембой отправились на войну. Когда слухи о войне дошли до нашей деревни, Фари сразу поняла, что Франция и ее армия отнимут меня у нее. Она знала, она поняла, что я уезжаю навсегда.

Она знала, она поняла, что даже если я не погибну на войне, я не вернусь больше в Гандиоль. Она знала, она поняла, что я поселюсь в Сен-Луи вместе с Мадембой Диопом, что я захочу стать кем-то великим, сенегальским стрелком до конца жизни, с большой пенсией, чтобы облегчить последние годы моего старого отца и чтобы отыскать однажды мою мать Пенндо Ба. Фари Тиам поняла, что Франция отнимет меня у нее, погибну ли я или останусь в живых.

Вот еще почему, перед тем как я поехал к белым воевать, Фари раскрыла мне горячую, мягкую, влажную внутренность своего тела, несмотря на честь семьи Тиам, несмотря на ненависть, которую ее отец питал к моему.

XIX