Ночная смена

У киноманского романа (далее – КР), как у любого жанра, есть свои маркеры:

А) в центре сюжета КР всегда находится фильм, или копия фильма, или его режиссер, за которыми охотятся персонажи;

Б) фильм, разумеется, обладает магическими свойствами, и главные герои пытаются разгадать тайну его гипнотической притягательности;

В) вокруг фильма образуется нечто вроде культа, группы фанатов со своими ритуалами и практиками просмотра;

Г) в КР используются киношные монтажные склейки/переходы и прочие попытки сломать стандартные романные практики. Это могут быть страницы, стилизованные под сценарий, фотографии, играющие в сюжете важную роль, снимки экрана и/или рецензии кинокритиков на выдуманные фильмы;

Д) КР как чудовище Франкенштейна: зачастую почти целиком состоит из отсылок и аллюзий на культовые фильмы и режиссеров;

Е) КР – это всегда роман о зрении или, точнее, о ненадежности восприятия, об обманчивости памяти и чувств; а фильм (или автор), вокруг которого вращается сюжет, – это метафора нашей одержимости кино и образами в целом[22]

.

Рассмотрим на конкретных примерах.

Теодор Рошак. «Киномания»

[23]

В конце 50-х в руки главного героя Джонни Гейтса, сотрудника кинотеатра «Классик» в Лос-Анджелесе, попадает фильм забытого режиссера Макса Касла. Фильм называется «Иуда Йедерман» и повествует о последних днях жизни главного предателя в истории человечества. Просмотр фильма производит на зрителей гипнотическое воздействие – после сеанса человек буквально чувствует себя Иудой, его тошнит, он мучается от ненависти к себе. Гейтс увлекается фигурой забытого мастера ужасов, пишет о нем диссертацию и в конце концов становится главным специалистом по творчеству Макса Касла. Собирая данные, Гейтс выясняет, что безвестный автор дешевых ужастиков на самом деле был ключевой фигурой Голливуда 30-х годов и повлиял на многих признанных мастеров вроде Орсона Уэллса[24] и Джона Хьюстона[25] и даже принимал участие в съемках «Гражданина Кейна» и «Мальтийского сокола».

Примерно на середине роман Рошака начинает заносить на территорию веселой конспирологии: главный герой узнает о существовании древнего ордена монахов-киношников (не шутка), а также о том, что этот орден связан с тамплиерами (тоже не шутка). Гейтс обнаруживает, что каждая сцена в фильмах Касла напичкана скрытыми, изощренными оптическими иллюзиями и что если использовать специальный анаморфный мультифильтр (sic) – то можно увидеть скрытый от глаз «слой фильма, находящийся за порогом чувственного восприятия и воздействующий напрямую на подсознание». У каждого кадра есть второй, невидимый образ: в тенях спрятаны изображения глаз, в отражениях на стеклах, в тумане, в облаках, в дыму, в блеклых зеркалах и в ряби на воде – эротические и полные непристойностей сцены.

Впрочем, если закрыть глаза на безумный сюжет об ордене тамплиеров, которые с помощью кино хотят править миром, то «Киномания» Рошака в сухом остатке – это очень важный роман об эпохе, точнее – о смене эпох, роман о том, как в 60-е годы на смену смурному, серьезному модернизму приходит контркультура (собственно, термин, популяризированный именно Рошаком), шутовской и непристойный постмодернизм; о том, как массовая культура сталкивает с пьедестала высокое искусство и начинает править миром.

И главным символом неизбежных и трагических перемен становится кинотеатр «Классик», «легендарный маленький храм искусств», который в самом начале книги воплощает в себе модернизм. Кинотеатром управляет Клэр, девушка с идеальным вкусом и эстетическим чутьем, затем в 60-е ее сменяет Гейб Шарки – такой, знаете, собирательный образ битника: наркоман и алкоголик, плюющий на этику и социальные устои. Шарки превращает ранее элитистский, подпольный «Классик» в притон, в вертеп, в котором крутят порнографию и всякого рода непотребства, включая фильмы Энди Уорхола.

Роман Рошака дает отличное представление о том, как отжившая свое культура модерна смотрит на тех, кто пришел ей на смену, – на постмодернистов – и видит в них варваров. Джонни Гейтс в споре с Шарки буквально так и думает: «И вот с этим народом я говорю о цивилизации? Это же варвары у ворот».

Уход старой культуры в глазах Джонни Гейтса буквально выглядит как разграбление Рима вандалами – трагедия мирового масштаба, с которой невозможно примириться. За трансформацией «Классика» под руководством Шарки он наблюдает с ужасом: