Ночной дозор

Призывный свист летит изглубока,
из омута, затянутого ряской,
и, дотянувшись из воды, рука
ее по икрам гладит с грубой лаской,

и человекоящер восстает,
колебля ил, оказываясь рядом,
ее соски, и бедра, и живот
придирчивым ощупывает взглядом.

Смятение, испуг в ее душе,
она бежит — но, потеряв свободу,
бессильно отдается в камыше,
а он, насытясь, вновь уходит в воду,

и девять лун ей думать все больней
о том, какая жизнь созреет в ней.

ОГНЕХОДЦЫ

Стволы бананов у подножья храма
вдруг озаряются костром, — тотчас
над тяжкою волною фимиама
заводит песню флейта-калебас;

и новички босые узкой тропкой,
омытые, приходят из реки,
но от квадрата алых углей робко
отпрядывают, словно жеребки.

Козленок дикий, тыква — жертвы богу.
И жрец, чтоб вера к людям низошла,
кропит зеленой ветвью понемногу
и дерн, и жар, и потные тела,

и вскоре обнаженными стопами
они легко идут по углям — к Браме.

КРОНОС

Пурпурный мрак перед приходом дня
за окнами свивается в удава,
как склянку в кулаке, зажав меня;
он — клетка мне и вечная оправа.

Я слышу пульс его — прибой времен;
диктует мне закон беспрекословный
себя за хвост кусающий дракон,
боа-констриктор, гад холоднокровный.

Я мню себя свободным иногда,
завидя утром мотылька и птицу,
у речки валят лес, и поезда
спешат за горизонт и за границу;

но ночью вижу: космос — взаперти
в тугих извивах Млечного Пути.

ГАДАНИЕ

Мы словно взяты в корабельный трюм;
родной Капстад из памяти изглажен,
но все же долетает слабый шум
как бы сквозь толщу вод, за много сажен;

там, снизу, — город, сущий под водой,
мир суеты и скудного уюта
ржут лошади, малаец молодой
поет, и слышен зов сорокопута…

Но даже той, что видит чрез года
и расстоянья — не унять тревогу:
встает из бездны мертвая вода
сквозь город призрачный — почти к порогу;

искусству, знаньям — здесь лежит рубеж.
Веревку эту, Господи, разрежь.

ГАЛЛЮЦИНАЦИИ

Камин в харчевне вновь зовет меня.
Пройдя искус горения и тленья,
я взор не отрываю от огня,
куда забросил книгу под поленья.

Там, в пламени, мелькают, что ни миг,
дракон вослед за водяным уродом
и черной головой — и мой двойник
проскальзывает под каминным сводом.

Нет, истину не опалить огнем,
она хранится, вечно наготове,
там, в сердце очага, — дымится в нем
и тлеет, чтобы возродиться в Слове,

чтоб с ним из сердца моего исчез
тревожный строй чудовищ и чудес.

МОЛИТВА О КОСТЯХ