Ночной дозор

* * *

За Двейерсайлендом, в кромке прилива,
дикобразы снуют торопливо,
берег под ними влажен, шершав;
скрываются, коротко прошуршав,
в трещины скального массива.

И девушка Луки, почти ребенок,
Дорса зовет изо всех силенок,
ищет ракушки в натеках дождя
и, наутилус разбитый найдя,
плачет, — и голос по-детски тонок.

Жена разводит огонь в печи,
засыпает — но стынет постель в ночи;
хлопает дверь, ворчит собака,
по полу что-то скользнет средь мрака
проснется, вскрикнет: кричи не кричи…

С приливом к линии береговой
выходят родичи — не впервой:
знают, что с водорослями вскоре
Дорса на берег выбросит море,
трофей возвратит бесполезный свой.

И Луви Лат, его старый друг,
ценитель бататов и свежих щук,
когда-то учитель, — сидит в трактире,
три кварты выдув, может, четыре,
коротая печальный нетрезвый досуг.

Там Стоккис де Вал и Кос Хундертон,
там Герт Кетулпи — стар, изможден,
там Виллем Кук с Петрусом Пуром,
с Берсом ван Зейлом, болтуном-винокуром,
он-то и платит за выпивон.

«Ни выдоха без выпивона, ни вдоха,
эх, и мутит же тебя выпивоха!
Качкой умучено брюхо твое,
ну да едва почнешь питье,
качка пройдет, и станет неплохо.

Слыхали — даче Дорс Дуббелдоп,
Дорс Наливай-по-второй, утоп.
Погода, ни зги не видать, виновата,
да и сеть, похоже, тяжеловата,
так-то последний куш и огреб.

Кто же в воскресный день, сгоряча,
возле купальщиков топоча,
с собакою в пляску пойдет неуклюже,
чья же улыбка сверкнет не хуже,
чем вывеска зубного врача?..

Другого не будет… А впрочем, вздор.
Для всех для нас — один приговор,
с незапамятных лет стихия морская
шумит, рыбаков из глубин отпуская.
Такая судьба, такой коленкор».

* * *