Ночной сторож

Томас одобрительно кивнул, ему нравились жесты, которые он помнил с детства.

– Поганка[63] бросилась в воду, хвастаясь, что у нее все получится. Поганка погружалась все глубже и глубже. Но нет!

Бибун подождал, а потом сделал глубокий вдох:

– Последней была скромная маленькая ондатра. Создатель позвал и ее. Важашк по-индейски. Малышка нырнула. Ей потребовалось много времени, очень много, но вот, наконец, она всплыла на поверхность. Она утонула. Одна ее лапа была сжата. Создатель разжал перепончатую лапу Важашка и увидел, что ондатра подняла совсем немного ила со дна. Из этой крошечной горстки грязи Создатель и сотворил землю. Мии’ив. Вот и все, – закончил Бибун.

Они сидели на улице. Бибун уставился на яркие, как лепестки маков, листья, трепещущие на ветру и вспыхивающие, когда они кружились, опадая с веток. Когда-то дикие участки прерий были усеяны костями. Толстые и белые, они валялись повсюду, насколько хватало глаз. Он собирал и таскал кости бизонов вместе с отцом. Восемь долларов за тонну на железнодорожной станции в Девилз-Лейке. Его семья вся нырнула на дно, чтобы соскрести с него грязь. Но теперь рядом с ним сидел сын. Спинки их стульев были откинуты назад и прислонены к стене, сложенной из выбеленных непогодой старых бревен. Солнце светило Бибуну в лицо, только свет, никакого тепла, – знак того, что зима, в честь которой его когда-то назвали, уже на пороге.

– Я старый пегий пони, тощий и вечно голодный. Эта зима может меня доконать, – проговорил он.

Его голос звучал легко, весело.

– Нет, – возразил Томас. – Ты должен еще пожить, папа.

– Я лишний груз у тебя на шее, – проворчал Бибун.

– Не говори так. Ты нам нужен.

– Я даже картошку не могу выкопать! Вчера я упал.

– Я пошлю к тебе Уэйда, чтобы он у тебя пожил. Ты, как я уже сказал, нам нужен. Эта напасть, которая надвигается на нас из Вашингтона. Мне необходимо, чтобы ты помог мне с нею бороться.

– Ну ладно, – произнес Бибун, поднимая кулаки.

Нищий у дверей храма

Запершись в своей комнате, Патрис разделась и посмотрела на себя в зеркало. Ей это не показалось. Едва уловимая, но неоспоримая голубизна просочилась в нее. Она коснулась испещренного полосами живота. Подмышки болели и саднили. От ее кожи шел нездоровый дух – химический запах уничтожающего вредителей порошка, которым она посыпала костюм быка. Она пристально посмотрела на себя. Неужели в зеркале перед ней предстала Патрис? Разве эта страдающая от зуда голубая женщина, только что притворявшаяся водяной секс-бомбой, была ее вторым «я»? Пикси. Определенно Пикси. Но это больше не повторится. Никогда, начиная с этого момента.

Патрис снова надела лифчик и положила в него деньги. Она открыла чемодан. Рука была слабой. Внезапно она почувствовала себя такой измученной, что едва могла двигаться. Ей удалось собрать чемодан и разложить одежду, которую она наденет. Затем она выключила свет и завернулась в красное одеяло, отделанное атласной лентой. Засыпая, она приказала телу проснуться через пару часов. Она велела себе точно вспомнить, где находится, когда это произойдет. Вокруг будет полная темнота. Она должна сбежать, не зажигая света, который может просочиться под дверь. Ей придется положиться на тот факт, что Веснушчатому тоже нужно поспать.

Она действительно проснулась. Огонь струился по ее ногам. Это потрясло ее, но она не закричала. По внутреннему ощущению она поняла, что глубокая ночь настала совсем недавно. Она встала, готовая ко всему, нашла чемодан, туфли, пальто. Деньги, сложенные в пачку, лежали у нее между грудей в маленьком кармашке лифчика. Она сидела на кровати, невидимая, и повторяла инструкции, которые дала себе самой перед сном. Когда Патрис убедилась, что выполнила все указания, она прокралась к двери.

Она отперла ключом замок, отодвинула засов, толкнула дверь. Та бесшумно приоткрылась на смазанных петлях. Шагнув вперед, она увидела Джека, сидящего на полу прямо напротив нее.

Ноги Джека были вытянуты, лодыжки элегантно скрещены. Пиджак был аккуратно свернут и лежал рядом с ним. Набриолиненные пряди волос свисали до подбородка. Кожа на лице то и дело покрывалась рябью, как поверхность воды. Выражения быстро сменялись, мгновенно переходя от удивления к радости, а потом к ужасу. Он попытался сфокусировать на ней свой мутный взгляд, но глаза тут же закатились, как символы в игровом автомате. С его золотисто-желтой кожей и золотисто-желтыми глазами, с закатанными рукавами рубашки и соединенными в мольбе руками, он походил на фотографию, виденную ей где-то, должно быть, в журнале. Нищий у дверей какого-то храма. Она протянула руку и заправила пряди волос ему за уши.

– Джек?