Ночной сторож

Младенец оказался на удивление плотным, как кирпич. Бернадетт проскользнула на кухню. Через мгновение Лесистая Гора последовал за ней и наклонился к закрытой двери. Кто-то за ней разговаривал с Берни. Он прислушался. Женщина коснулась его плеча и передала Лесистой Горе мешок с детскими вещами. Вошла Бернадетт.

– А теперь убирайтесь к черту, – проговорила она, протягивая им газетный сверток.

После того как они устроились в поезде, Лесистая Гора развернул газету. Стопка блинов и бекон. Он завернул бекон в один из блинов и протянул Патрис получившийся рулет. Она взяла блин в одну руку, а другой принялась укачивать ребенка. Он только что выпил бутылочку молока. Между его бровями пролегла тонкая морщинка, скрывавшая беспокойство за будущее. Патрис провела по ней пальцем и попыталась разгладить. Но морщинка осталась.

– Открой мой чемодан, – попросила она Лесистую Гору. – Достань детское одеяло.

Он проглотил остаток блина, встал, вытащил одеяло и передал ей. Оно было большим и эластичным. Ребенка в него можно было завернуть дважды. Декоративный шов подсказал ей и Лесистой Горе, как это делается. Со стороны могло показаться, что они муж и жена, а мальчик – их сын. Никто не пытался сесть поблизости. Люди предпочитали держаться подальше от потенциально опасного малыша. Патрис хотела было объявить, что она не мать, Лесистая Гора не отец и все не так, как кажется. Но вместо этого только сказала:

– Ты сложишь эту газету? Позже я могла бы ее почитать.

Вряд ли было уместно встать и поведать всем, что она даже не уверена, нравится ли ей Лесистая Гора и сможет ли она ответить на его чувства, если сама пришлась ему по душе. Она хотела сообщить, что она самостоятельная женщина с очень хорошей работой и что она скоро опять приступит к ней, так как у нее золотые руки. Но говорить подобные вещи не было никакого резона. Не было причин даже забивать голову подобными мыслями. Она откинулась назад, держа ребенка на руках, и попыталась прогнать воспоминания о том, что произошло в Городах. Но ее мысли продолжали путаться. Было ли все то, что произошло, реальным? Собачий ошейник? Слова собаки? Ее отравленный костюм быка? Глаза Джека из древнего золота? Бернадетт с палочками для еды в волосах? Кто бы поверил?

– Я позабочусь о тебе, пока твоя мама не вернется домой, – прошептала Патрис малышу.

Лесистая Гора пристально посмотрел на нее.

– Что? – спросила она.

– Ничего.

Он отвел взгляд. Спорить было не о чем. Это было не его дело, и он все еще не мог понять, что означают слова, услышанные им из-за кухонной двери. Добро или зло? Он не хотел говорить Пикси, пока не узнает сам.

Достав мешок, она принялась изучать приданое мальчика. Шесть пеленок. Пара крошечных голубых непромокаемых трусиков с резинками на талии и бедрах. Две стеклянные бутылочки и четыре резиновые соски. Две хлопковые распашонки с боковыми завязками. Теплый серый костюм, закрывающий ребенка с головы до ног. Она получила его завернутым в скатерть, украшенную куполами и башенками. Была еще запасная бутылочка молока, которой должно было хватить на всю поездку на поезде. Малыш быстро осушил первую, и Патрис подумала, что им придется сбегать за добавкой в Фарго. Но он все спал и спал. Похоже, он не хотел доставлять им хлопот, сказал Лесистая Гора, касаясь хохолка на макушке ребенка. Патрис приподняла руку, немного откинула сиденье назад и прижала ребенка к груди. Он прильнул к ней, как теплый вьюнок, и ее сразу же потянуло в сон. Позже, когда он проснулся, с ним случилось нечто вроде припадка. Его оглушительные вопли лишили ее присутствия духа. Лесистая Гора, чтобы ее пропустить, вышел, спотыкаясь, в проход между рядами кресел, и она понесла ребенка в туалет, находившийся в конце вагона. После того как малыш был переодет и накормлен, Патрис еще долго убаюкивала его в качающемся и гремящем тамбуре. Когда мальчик, наконец, замолчал, она почувствовала, что шея у нее стала мокрой от слез. Ее собственных слез. Мать, конечно, позаботится о ребенке. Разве не так? У Патрис это не получалось. У нее ничего не получалось.

Она тихо прошла по проходу и проскользнула мимо Лесистой Горы на свое место, передав ребенка ему. Она была почти разочарована, когда он охотно согласился его взять и прижал к груди, как своего собственного.

– Как ты собираешься его назвать? – спросил он у Патрис.

– Назвать его? Зачем? У него есть имя. Ведь Вера как-то же его назвала.

Лесистая Гора подумал, что ребенок смотрит на него так, будто знает о чем-то.

– Я нравлюсь этому малышу, – сказал он.

– О, ты так думаешь?

Патрис посмотрела на него пристально: нет, это не похоже на способ растопить ее сердце. Лесистая Гора и ребенок смотрели друг другу в глаза, как зачарованные. Они игнорировали ее. Она повернулась к окну, хотя уже стемнело и в черном стекле виднелось лишь ее собственное отражение – девушки, похожей на усталого призрака.

Дикий петух