Он улыбнулся ей, как ребенок, лицо прояснилось, а затем глаза снова закатились. Она скользнула по коридору, спустилась по запасной лестнице и через кухню вышла в переулок. Мужчина в конце проезда рылся в мусорных баках. Он не заметил, как она прошла мимо и свернула на улицу, чтобы найти «Джосен-хаус». Дул резкий ветер, температура падала. Она вошла в отель, переступая через тела мужчин, которые заплатили по десять центов, чтобы переночевать у входа. У окошка администратора никого не было, поэтому она поднялась на три лестничных пролета. Номер 328 находился в дальнем конце коридора, наполненного звуками, исходящими от спящих людей, – бормочущих, задыхающихся, ерзающих в скрипучих постелях, храпящих, – и топотом крыс по металлической сетке потолков. Ветер, свистя, врывался в треснувшие дребезжащие окна. Время от времени раздавался гулкий раскат грома. В конце коридора она постучала в дверь. Потом услышала, как хозяин номера встал с постели, и дверь открылась.
– Пикси.
Он втащил ее внутрь. Она уронила чемодан на пол. В номере было окно, через которое проникало слабое сияние уличных фонарей и вывесок. Она видела, что его губа распухла, а лицо порезано. Ее кожа все еще горела, но разум был ледяным и ясным. Все, что произошло, она теперь осознавала совершенно четко, и каждое событие живо выделялось в ее воспоминаниях. Она села на кровать. Он расстелил куртку и присел на корточки на полу. Они начали перешептываться.
– Я знаю,
– Она могла умереть, – произнес Лесистая Гора более резко, чем намеревался, но Патрис покачала головой:
– Нет, это не так. Ее куда-то увезли.
– Я сказал, что вернусь за ребенком.
– Да, давай заберем его… ее.
– Его.
– Тогда пойдем отсюда.
– Нам нужно поспать пару часов. Если мы появимся у Бернадетт сейчас, нас могут убить. Ты ляжешь на кровати. А мне хорошо и здесь, на полу.
Она отдала ему жесткое от грязи одеяло и накрылась своим пальто. Она принялась дышать как можно более ровно, погружая себя в состояние, близкое к трансу. Пока они крепко спали, поднялся ветер, и к утру в окно забарабанил холодный дождь. Патрис проснулась, лежа на боку, и посмотрела на закрывающую небо серую пелену. Стены гостиницы были сделаны из кусков картона, фанеры и гибкой жести, которые вибрировали. Она поняла, что гулкие раскаты, раньше воспринимаемые ею как гром, на самом деле – шаги постояльцев. Время от времени кто-то из них, качнувшись, ударялся о стену, и по коридору разносился грохот. Лесистая Гора лежал, распластавшись на полу. Она вспомнила о глазах Джека цвета древнего золота: в дюйме от головы спящего шевелились и ползали клопы медного цвета, очень чуткие существа, замиравшие при каждом звуке ложного грома. Когда вибрации стихали, они снова начинали свое деловитое копошение.
– Эверетт Блу, – громко произнесла Патрис, и насекомые разбежались. Лесистая Гора закрыл лицо руками, прежде чем открыть глаза, и пробормотал:
– Они мучили меня всю ночь.
– Мы должны сейчас же отправиться к Бернадетт. И мне нужно в…
– Уборную, – подсказал он. – Ты пожалеешь, что она не в саду. Ничего, я пойду с тобой и буду охранять дверь.
Через несколько минут они вышли через черный ход. Шагая по переулку, Лесистая Гора перешагнул через что-то, похожее на груду одежды. Патрис присмотрелась и узнала Джека. Она склонилась над ним и приложила пальцы к его горлу.
– Нет, – возразил Лесистая Гора, – оставь этого человека в покое.
Она постаралась нащупать пульс, чтобы понять, жив лежащий или уже нет. Пульс был, но очень слабый. Казалось, он вот-вот исчезнет. Душа быстро покидала тело.
– Он еще не умер, – сказала Патрис.
– Он совсем плох, Пикси.
Она встала. Грязная лужа у ее ног поблескивала, похожая на последний след сознания Джека. Раздалось тихое бульканье, свидетельствующее о близком конце.
Патрис вернулась в гостиницу и подошла к окошку администратора. Ночной дежурный не шевельнул головой, но глаза посмотрели в ее сторону.
– Там, в переулке, умирает человек, – сообщила она.
Взгляд сфокусировался на ней.
– Это Джек из соседнего дома.
Дежурный кивнул:
– Мы о нем позаботимся.
Она вышла.
Бернадетт выглянула из-за красивого овального окна и открыла дубовую дверь. На ней был белый передник с оборками, и в волосах торчали палочки для еды. В воздухе витал дух лютой депрессии.
– О, хорошо, – сказала она. – Кэл ушел.
– Где Вера?
– У меня ее нет. Пожалуйста, не стойте на крыльце, – проговорила Бернадетт. – У меня могут быть серьезные неприятности.
Она посмотрела куда-то мимо Лесистой Горы и Патрис и кивком пригласила их войти. Бекон жарился, и от плеч Бернадетт исходил все тот же цветочный аромат.
– Есть хочешь? – спросила она.
– Как и всегда, – ответил Лесистая Гора.
Женщина с медово-коричневой кожей спустилась по лестнице в холл. Бернадетт жестом подозвала ее, и та развернула сверток, который держала в руках, открыв лицо малыша. Он хмурился во сне.
– Отдай ей мальчишку, – велела Бернадетт, и женщина передала ребенка Патрис.