Ночные бдения

Кривая служанка сначала как-то заигрывала со мной, надеясь, видимо, на долю ласки, но увидев мою заклейменную руку, сразу сникла и не терла уже старательно мне спину. Она была достаточно заботлива, стирала мои вещи, убирала в комнате и раз в неделю приносила горячую воду, чтобы я мог помыться. Ни хозяин, ни соседи не докучали мне, когда я спускался в обеденный зал перекусить чего-нибудь. Только заезжие, принимая меня за почтенного старца, вели со мной разговоры о жизни, бесед о политике я избегал, как огня, и на все вопросы давал уклончивые ответы. Молчание делало меня еще более мудрым в глазах окружающих, и мне, в двадцать четыре года, люди уважительно уступали место за обеденным столом.

В первые недели я имел привычку спать до обеда, затем спускался, обедал и отправлялся бродить по городу до самого вечера. Спрятав лицо в капюшон, я с кривой ухмылкой и безразличным интересом наблюдал за жизнью людей.

Я полюбил этот Город. Я полюбил бродить по его улицам, мощеным холофолью, по набережным, глядя, как мутная вода набегает на камень мостовой. Я ходил мимо домов ремесленников в западном районе. Сапожники, портные, кузнецы, цирюльники и пекари трудились день за днем, обеспечивая свои семьи хлебом, фруктами и мясом, а по праздникам еще и сластями. Я смотрел на разнообразные храмы: фанатично хотские и умеренно имперские, высокие и низкие, украшенные магическими письменами и просто выкрашенные в один цвет, с возвышающимися глазами и плоскими крышами. Толпы ищущих спасения оббивали пороги этих храмов, надеясь, что Бог поможет им пережить следующий день, и еще, и еще, и так до самой смерти, после которой они обязательно попадут в рай за многодневное поклонение.

Иногда я забредал в бедные районы. Полуразвалившиеся халупы, улицы возле которых были завалены помоями, битком были набиты нищими больными и озлобленными людьми, ищущими утешение в пьянстве, воровстве, разврате и попрошайничестве. Опасно было ходить по таким местам, но здесь любили стариков и не обижали их – мало кто доживал до седин.

Порою я заходил в грязный кабак и пил, стараясь, как многие другие, заглушить вином память и безысходность будущего, которого у меня не было. Истина в вине, но только она, нет и там спасения, и не верьте тем, кто говорит обратное, они попросту никогда не болели душой, если такая болезнь на самом деле существует.

Вдоволь наглядевшись на нищету и порок, я шел на главную улицу – Фе, вдоль которой выстроились роскошные дворцы, утопающие в зелени сосен и великолепии цветов. За витыми решетками оград возвышались каменные громады зданий, колоннады, полированные холофольные стены, позолоченные карнизы, лепные балконы, устланные сверкающими коврами, на которых солнечными деньками нежились прекрасные женщины. Они посылали ничего не обещающие взгляды бравым воякам, всадникам, аристократам или просто прохожим, осмелившимся залюбоваться недостижимой красотой.

А на площадях и возле храмов толпились оборванные нищие, они протягивали грязные руки, умоляя о милосердии, но мало кто снисходил до него. Одна нищенка протянула ко мне ладонь и сказала ослабевшим от голода голосом:

– Милосердия прошу, отец.

На что я ответил, вручая ей купленную горбушку:

– Нет милосердия, нет справедливости, проси хлеба.

Бродя по улицам, проникаясь духом города, я начинал понимать Жуку, когда тот в восхищении описывал мне его. Да, здесь было разрешено все, что не запрещено, если ты умеешь договориться и если у тебя есть несколько звонких монет в кармане. Даже самые оборванные нищие здесь были горды, как принцы, и самый последний отщепенец, если только бог не обидел его умом, мог подняться до вершин богатства и знатности.

Чем больше я смотрел на свой Мир, тем больше находил сходства, одинаковости с миром прошлым и уже не моим. Разве в реальном времени цивилизации все не так?! Все так же, похоже, принципы мироустройства везде одинаковы, и выше человеческой природы человеку не прыгнуть. Но этот мир был более оголен, более конкретен. Зачем я не стал сумасшедшим или не попал в загробный мир, чтобы хоть немного поверить в иллюзию справедливости и существования божьего царства!

Через две недели беспечного шатания по улицам золотого города я понял, что скоро останусь без средств к существованию, а месяц вот-вот подойдет к концу: нужно было вносить плату за жилье и харчи, либо съезжать с постоялого двора. Где бы я еще нашел такую хорошую комнату? И естественно, в один прекрасный день я обратился к самому знакомому мне человеку – хозяину таверны с просьбой помочь найти работу или хотя бы подсказать, как это можно сделать.

Хозяин сквасился так, словно проглотил добрый лимон, но все-таки посоветовал мне пойти на рынок – там всегда требовались работники, и можно было за сходную плату устроиться грузчиком, хотя вряд ли кто примет на работу старика, может быть какой-нибудь торговец позволит мне убирать в его лавке и раскладывать товары. На что еще мог сгодиться старик!

Я последовал его совету, потому как, несмотря на всю свою злость, он был толковым человеком.