Ночные крылья. Человек в лабиринте

– Я сделал знаки еще на паре. Не сомневаюсь, что они все вращаются. Однако механизм для этого я не обнаружил. Под этим городом скрывается какой-то фантастический мозг. Ему миллионы лет, но он все еще работает. Возможно, какой-то жидкий металл, в котором плавают элементы примитивного сознания. Он поворачивает эти пилоны, следит за водопроводом, очищает улицы.

– И управляет ловушками.

– И управляет ловушками, – согласился Мюллер. – Но мне не удалось найти никаких его признаков. Я пытался вести тут раскопки, но везде находил только почву. Может быть, вы, сукины дети, археологи, сможете найти мозг этого города? А? Есть какие-нибудь наметки?

– Вроде бы никаких, – сказал Раулинс.

– Ты говоришь без особой уверенности.

– Потому что не знаю. Я не принимал участия в работах на территории лабиринта. – Раулинс застенчиво улыбнулся. И тут же услышал упрек со стороны Бордмана, заметившего по их каналу связи, что Мюллер скоро поймет: застенчивая улыбка, как правило, предвещает грядущую ложь. – Я работал в основном снаружи, – объяснил он Мюллеру, – координировал проникновение в лабиринт. А потом, когда вошел, то направился прямо сюда. Так что я не знаю, что наоткрывали тут другие. Если вообще что-то открыли.

– Они собираются вести раскопки на улицах? – спросил Мюллер.

– Не думаю. Мы на самом деле редко копаем. У нас есть специальные сканеры, сенсорные устройства и зондирующие лучи. – Вдохновившись этой импровизацией, он понесся сломя голову дальше: – Разумеется, когда-то археология несла разрушения. Чтобы узнать, что под пирамидой, приходилось пирамиду разбирать. Но сейчас многое можно сделать автоматами. Это, по сути, совсем новый подход – заглядывать под землю без ведения раскопок, сохраняя тем самым памятники прошлого…

– На одной из планет эпсилон Индейца, – сказал Мюллер, – каких-то пятнадцать лет назад группа археологов полностью разобрала древний погребальный павильон неизвестного происхождения, а затем обнаружила, что не может восстановить это сооружение, поскольку никто не понимает структурную композицию этого здания. Они попытались сложить его заново, он развалился и оказался полностью потерян для нас. Спустя несколько месяцев мне довелось увидеть эти руины. Разумеется, тебе этот случай известен.

Раулинс истории этой не знал. Покраснев, он сказал:

– Ну… в любой области всегда бывают неудачники…

– Надеюсь, здесь их нет. Не хочу, чтобы лабиринт повредили. Впрочем, возможностей для этого будет немного. Лабиринт превосходно защищает себя. – Мюллер неторопливо отошел от пилона. Раулинс почувствовал себя лучше, когда расстояние между ними увеличилось, но Бордман приказал ему пойти за Мюллером. Тактика преодоления недоверчивости Мюллера заключалась в долговременном пребывании в его эмоциональном поле. Не оглядываясь, Мюллер сказал словно бы самому себе:

– Клетки опять закрыты.

– Клетки?

– Посмотри вон туда… на ту улицу, что отходит от площади.

Раулинс увидел в стене здания нишу. Вдоль нее прямо из мостовой вырастали несколько десятков прутьев из белого металла, постепенно изгибающихся и упирающихся в стену на высоте примерно четырех метров, образуя нечто вроде клетки. Дальше по улице он приметил еще такую же клетку.

– Всего их двадцать, – сказал Мюллер, – расположены симметрично на улицах, отходящих от площади. Трижды за то время, пока я здесь, клетки открывались. Прутья как-то уходят в тротуар и исчезают. Третий раз случился позапрошлой ночью. Я никогда не видел самого процесса открытия или закрытия и на этот раз тоже проворонил.

– Для чего, как вы думаете, нужны эти клетки? – поинтересовался Раулинс.

– Чтобы держать в них опасных зверей. Или же плененных врагов. Для чего же еще могут быть нужны клетки?

– И если они открывались сейчас…

– Город все еще пытается заботиться о своих жителях. В наружные зоны проникли враги. Вот клетки и наготове на тот случай, если кто-то из врагов будет пойман.

– Имеете в виду нас?

– Да. Врагов, – в глазах Мюллера неожиданно блеснула параноидальная ярость; вызывало тревогу то, как легко он перешел от логических рассуждений к этому холодному пламени. – Хомо сапиенс! Самый опасный, самый безжалостный и самый презренный зверь во Вселенной!

– Вы говорите так, будто сами в это верите.

– Верю.

– Да ну ладно, – сказал Раулинс. – Вы же всю свою жизнь посвятили служению человечеству. Не может быть, чтобы вы верили в такое…