Ночные крылья. Человек в лабиринте

– Ради наших археологических исследований. Мы можем провести на Лемносе лишь несколько недель. А вы тут уже… сколько, девять лет? Вы знаете об этом месте так много, Дик, что будет нечестно с вашей стороны не поделиться этим ни с кем. Так что я надеюсь, что вы как-то успокоитесь, подружитесь со мной, а потом, быть может, придете к остальным в зону E и поговорите с ними, ответите на их вопросы, объясните, что вы знаете о лабиринте…

– С моей стороны нечестно не поделиться?

– Ну да. Скрывать знания – это грех.

– А красиво со стороны людей называть меня нечистым и бежать от меня?

– Это совсем другое дело, – ответил Раулинс. – Оно выше всякой справедливости. Тут причина в вашем несчастье… которого вы не заслужили, и всем очень жаль, что такое несчастье случилось с вами, но вы же сами понимаете, что людям довольно трудно отрешенно относиться к вашему… вашему…

– Моему смраду, – закончил Мюллер. – Не беспокойся. Находиться рядом со мной тяжело. Поэтому я и предпочитаю не навязывать это твоим коллегам. Даже и не надейся, что я стану попивать с ними чай, разговаривать или вообще как-то контактировать. Я изолировал себя от человечества и останусь отшельником. А то, что я сделал для тебя исключение и позволил надоедать своим присутствием, не играет никакой роли. А кроме того, как я уже объяснял тебе и теперь напомню, что мое несчастье не было незаслуженным. Я заслужил его, поскольку сунул нос туда, куда не следовало заглядывать, и потому что полагал себя сверхчеловеком, раз уж могу заглядывать в такие места. Высокомерие. Я уже объяснял тебе это слово.

Бордман продолжал давать Раулинсу указания. Чувствуя кислый привкус лжи на языке, тот сказал:

– Я не могу сердиться на вас, Дик, за то, что вы так ожесточились. И все же мне кажется, что вы поступите некрасиво, если не поделитесь с нами информацией. Припомните ваши собственные исследования. Когда вы совершали посадку на какой-нибудь планете и там кто-нибудь знал что-то важное, что необходимо было знать и вам, разве вы не прилагали все усилия к тому, чтобы эту информацию получить… пусть даже тот человек имел свои личные проблемы, которые…

– Прошу прощения, – холодно возразил Мюллер, – но меня это действительно нисколько не волнует, – и ушел, оставив Раулинса в клетке с двумя кусками мяса и почти пустой емкостью.

Когда он скрылся, Бордман сказал:

– Какой он раздражительный, однако. Но я и не рассчитывал на проявления нежности. Ты до него почти пробился, Нед. Хитрость и наивность у тебя как раз в нужных пропорциях.

– И потому я сижу в клетке.

– Это не проблема. Мы пришлем робота, чтобы он тебя освободил, если клетка сама не откроется в ближайшее время.

– Мюллер отсюда не выйдет, – продолжал Раулинс. – Он полон ненависти. Она из него аж сочится. Нам не удастся склонить его к сотрудничеству. Я никогда не видел столько ненависти в одном человеке.

– Ты еще не знаешь, что такое настоящая ненависть, – заметил Бордман. – И он тоже не знает. Уверяю тебя, все идет хорошо. Конечно, еще не все гладко, но главное – что он вообще с тобой разговаривает. Он вовсе не стремится ненавидеть. Дай ему хоть полшанса на то, чтобы оттаять, и он это сделает.

– Когда вы пришлете робота?

– Попозже, – сказал Бордман. – Если будет необходимость.

Мюллер так и не вернулся. После полудня тучи стали плотнее и сделалось холоднее. Раулинс неловко съежился в клетке. Он пытался представить себе этот город в те времена, когда в нем бурлила жизнь, когда клетка служила для демонстрации созданий, пойманных в лабиринте. Мысленным взором он видел, как приходят сюда толпы жителей города, невысоких и плотных, покрытых густой, медного цвета шерстью, с зеленоватой кожей; они размахивают длинными руками, указывая на клетку. А в клетке извивается существо, напоминающее какого-то исполинского скорпиона, зрачки его полыхают, белые когти дерут мостовую, свирепый хвост только и ждет, чтобы кто-нибудь подошел поближе. В городе звучит агрессивная музыка. Непривычный по звучанию смех. Теплый мускусный запах строителей города. Дети плюют на существо в клетку. Слюна их подобна пламени. Яркий лунный свет, пляшущие тени. Пойманное в ловушку существо, отвратительное и злобное, чувствует себя здесь одиноким, его улей где-то далеко, на планете Альфекка или Маркаб, где его соплеменники передвигаются по сверкающим тоннелям. А тут дни напролет к нему приходят жители города, издеваются, дразнят. Создание в клетке уже видеть не может их хрупкие тела, сплетающиеся паучьи пальцы, плоские лица и уродливые клыки. И вот однажды пол в клетке проваливается, поскольку обитателям города наскучил пленник из чужого мира, и тот, яростно хлеща хвостом, сваливается в яму с торчащими ножами.

Настал вечер. Раулинс уже несколько часов не слышал голоса Бордмана. Мюллера же он не видел с полудня. По площади рыскали животные, в основном мелкие, но сплошь зубы и когти. А он сегодня пришел сюда безоружным. Но готов был растоптать любое из этих созданий, если оно сунется между прутьями клетки.