Ночные крылья. Человек в лабиринте

– Я наблюдал. Я внимательно слушал. И я знаком с Диком Мюллером уже сорок лет.

– Но значение имеют только последние девять. И они серьезно его изменили. – Раулинс пригнулся в полуприсяде, чтобы смотреть сидящему Бордману в глаза. Тот насадил на вилку засахаренную грушу, перехватил вилку в точке равновесия и степенно поднес к губам. Намеренно меня игнорирует, подумал Раулинс. – Чарльз, – снова начал он, – воспримите это серьезно. Я отправился туда и изложил Мюллеру чудовищную ложь. Наплел ему полную чушь про исцеление, и он это швырнул мне обратно в лицо.

– Просто сказал, что не верит в такую возможность. Но он верит, Нед. Он просто боится покинуть свое убежище.

– Прошу вас. Послушайте. Допустим, он мне поверит. Допустим, выйдет из лабиринта и отдастся нам в руки. Что же дальше? Кто возьмется разъяснить ему, что никаким способом исцелить его невозможно, что он был бессовестно обманут, что мы просто хотим, чтобы он снова стал нашим послом к чужакам-инопланетянам, в двадцать раз более странным и в пятьдесят раз более опасным, чем те, которые исковеркали его жизнь? Я не смогу сообщить ему такую новость!

– Тебе и не придется, Нед. Я сделаю это сам.

– Но как он отреагирует? Вы надеетесь, что он улыбнется, поклонится и скажет: «Ах, дьявольски хитрый Чарльз, ты снова добился своего!» И отправится с нами и будет во всем послушен? Нет! Он не способен так поступить. Может, вам и удастся выманить его из лабиринта, но тот метод, которым вы этого достигнете, приведет к тому, что все это окажется ни к чему.

– Вовсе не обязательно, – спокойно возразил Бордман.

– Может, тогда объясните мне свой план действий после того, как вы сообщите ему, что исцеление – это ложь, а вместо этого ему предстоит новая опасная миссия?

– Предпочитаю пока не обсуждать свои планы.

– Тогда я снимаю с себя все полномочия, – заявил Раулинс.

4

Бордман ожидал чего-то подобного. Благородного жеста; акта упрямого неповиновения; ударившей в голову порядочности. Отбросив деланое равнодушие, он поднял взгляд и жестко посмотрел на Раулинса. Да, в нем есть жесткость. И решительность. Но не коварство. Его пока нет.

– Хочешь сложить полномочия? – спокойно произнес он. – После всех твоих уверений в заботе о благе человечества? Ты нам нужен, Нед. Ты сейчас незаменимый человек, наша связь с Мюллером.

– Моя забота о человечестве включает и заботу о Дике Мюллере, – холодно возразил Раулинс. – Он часть человечества вне зависимости от того, согласен ли он сам с этим или нет. Я уже достаточно провинился перед ним. Если вы не посвятите меня в остальную часть этого плана, будь я проклят, если я приму в нем хоть какое-то участие.

– Восхищаюсь твоей убежденностью.

– Повторяю о своем отказе от полномочий.

– И даже могу согласиться с твоей позицией, – продолжил Бордман. – Я нисколько не горжусь тем, что нам приходится здесь делать. Однако воспринимаю это в рамках исторической необходимости – нам приходится творить несправедливость по отношению к кому-то ради всеобщего блага. У меня тоже есть совесть, Нед, ей, этой совести, уже восемьдесят лет, и она вполне развитая. Она не атрофируется с возрастом. Мы просто учимся переносить ее укоры, только и всего.

– И каким способом вы намерены принудить Мюллера к сотрудничеству? При помощи наркотиков? Пыток? Будете промывать ему мозги?

– Ни одним из этих способов.

– Тогда как же? Я серьезно спрашиваю, Чарльз. Моя роль во всей этой истории сейчас подойдет к концу, если я не буду знать, что мы собираемся делать дальше.

Бордман деликатно покашлял, допил вино, съел персик и быстро, одну за другой, проглотил таблетки. Он знал, что бунт Раулинса неизбежен, приготовился к нему и все же был раздражен тем, что это произошло. Настало время идти на просчитанный риск. Он сказал:

– Вижу, пришла пора покончить со всеми недомолвками, Нед. Я скажу тебе, что ждет Дика Мюллера, но прошу воспринимать это в контексте более масштабных действий. Не забывай, что маленькая игра, которую мы затеяли на этой планете, – выше чьих-либо моральных принципов. Хоть мы и стараемся избегать громких слов, вынужден тебе напомнить, что на карту поставлена судьба всего человечества.

– Я слушаю, Чарльз.

– Очень хорошо. Дик Мюллер должен отправиться к нашим внегалактическим знакомым и убедить их, что мы, люди, являемся разумными существами. Согласен? Лишь он один может справиться с этим заданием, поскольку только он обладает уникальной неспособностью скрывать свои эмоции.

– Это так.

– Далее. Нет нужды доказывать тем существам, что мы добрые, добропорядочные или хотя бы просто милые. Достаточно, чтобы они поняли, что мы наделены сознанием и обладаем способностью мыслить. Что у нас есть чувства, переживания, что мы не бездушные, умело сконструированные машины. Поэтому для наших целей не имеет значения, какие эмоции исходят от Дика Миллера, а только сам факт существования этих эмоций.

– Я начинаю понимать.