Ночные крылья. Человек в лабиринте

Они неторопливо добрались до зоны A. Клетки снова были закрыты. Когда они попались ему на глаза, Раулинс содрогнулся. Сегодня он не решился бы на подобный эксперимент. Возле площади нашлись скамейки из гладкого камня, изгибающиеся по краям так, что получались два обращенных друг к другу сиденья, явно предназначенные для существ со значительно более широким седалищем, чем у гомо сапиенс. Они уселись для беседы на разных концах скамьи – их разделяло достаточное расстояние, чтобы Раулинс не чувствовал недомогания из-за воздействия Мюллера, и все же не возникало ощущения разобщенности.

Мюллер разговорился.

Он перескакивал с темы на тему, порой впадал в гнев, временами предавался самооплакиванию, но по большей части оставался спокойным и даже обаятельным – зрелый мужчина, которому приятно в обществе более молодого, и они обменивались мнениями, опытом, философскими заключениями. Мюллер много рассказывал о начальном периоде своей карьеры, о планетах, которые посещал, о деликатных переговорах от имени Земли, которые ему доводилось вести с холодно настроенными колониями. Частенько поминал Бордмана, Раулинс при этом старался сохранять невозмутимость. Мюллер относился к Бордману с глубоким восхищением, соединенным с яростной ненавистью. Очевидно, он все еще не мог ему простить, что тот отправил его к гидрянам, сыграв на его слабостях. «Это нелогично, – подумал Раулинс. – Если бы я обладал такой любознательностью и таким честолюбием, то сделал бы все, чтобы именно мне поручили такую миссию, невзирая на причастность Бордмана, невзирая на риск».

– А что насчет тебя? – наконец поинтересовался Мюллер. – Ты умнее, чем притворяешься. Застенчивость тебе немного мешает, но зато есть смекалка, тщательно спрятанная под маской старательного студента. Чего ты сам добиваешься, Нед? Что дает тебе археология?

Раулинс посмотрел ему прямо в глаза:

– Возможность соприкоснуться с миллионом ушедших в прошлое миров. Я такой же ненасытный, как и ты. Хочу знать, как все случилось и почему стало именно так, а не иначе. И не только на Земле или в Солнечной системе. Везде.

– Хорошо сказано!

«Мне тоже так кажется», – подумал Раулинс, надеясь, что Бордман останется доволен этим внезапно обретенным красноречием.

– Наверное, я бы мог пойти на дипломатическую службу, – продолжал он, – как это сделали вы. Но вместо дипломатии избрал археологию. Думаю, что не буду жалеть. Ведь предстоит еще столько открыть, и здесь, и в других местах! Мы еще только начали общий осмотр.

– В твоем голосе звучит энтузиазм.

– Пожалуй, так.

– Мне нравится слышать такое. Напоминает мне о том, что я сам говорил когда-то.

Раулинс вспылил:

– Но чтобы вы не считали, что я безнадежный простак, скажу вам, что мною движет личное любопытство, а не абстрактная любовь к знаниям.

– Это понятно. И простительно. На самом деле мы не слишком отличаемся друг от друга. Конечно, если учесть разницу в сорок с лишним лет. Не надо особенно беспокоиться о своих мотивах, Нед. Лети к звездам, изучай, действуй. Радуйся всему этому. Рано или поздно жизнь сломает тебя, как сделала это со мной, но это будет не скоро. Когда-нибудь… а может, и никогда – кто знает? Не думай об этом.

– Постараюсь не думать, – сказал Раулинс.

Теперь он чувствовал сердечность Мюллера, его искреннее сочувствие. Однако при этом продолжали накатывать волны кошмара, несущие нечистоты из глубин души, тошнотворная мерзость, ослабленная разделяющим их расстоянием, но все же хорошо ощутимая. Проникнувшись жалостью, Раулинс все никак не решался сказать то, для чего наступило самое время. Бордман нетерпеливо подстегивал его:

– Ну же, парень! Переходи к делу.

– Похоже, мыслями ты убрел куда-то далеко, – заметил Мюллер.

– Ну, просто подумал… как это печально, что вы не хотите нам помочь… что вы настроены так враждебно к человечеству.

– У меня есть на это право.

– Вам вовсе не обязательно всю жизнь сидеть в этом лабиринте. Выход есть.

– Это чушь.

– Послушайте, что я скажу, – начал Раулинс. Он набрал в грудь воздуха и сверкнул открытой мальчишеской улыбкой. – Я говорил о вашем случае с врачом нашей экспедиции. Этот человек изучал нейрохирургию. О вас он знает. Так вот, он утверждает, что теперь возможно исправить то, что случилось с вами. Появились определенные методы… за последние два года. Можно… заблокировать подобное излучение, Дик. Он просил, чтобы я сказал это вам. Мы доставим вас обратно на Землю. Там вам сделают операцию, Дик. Операцию. Исцелят.

2

Это сверкающее колючее слово выплыло из потока невыразительных звуков и вонзилось ему прямо в сердце. Исцелят! Он вздрогнул. Эхо отразилось от смутных контуров окружающих зданий. Исцелят! Исцелят! Исцелят! Мюллер почувствовал яд этого искушения.

– Нет, – сказал он. – Чушь собачья. Исцелиться невозможно.

– Откуда у вас такая уверенность?

– Я знаю.