Ночные крылья. Человек в лабиринте

Из одной из хижин, сжимая изуродованные руки, вышла частично кристаллизовавшаяся фигура. Бернальт шагнул вперед и бережно направил больного обратно внутрь.

– Бывают случаи, когда человек искренне рад, что он Перерожденец, – сказал он, вернувшись к нам. – Эта болезнь не влияет на нас. – Его глаза внезапно блеснули. – Я навязываюсь вам, Пилигримы? Ваши лица кажутся каменными за вашими масками. Я не собираюсь делать вам ничего плохого… мне уйти?

– Конечно, нет, – сказал я, покривив душой. Его общество вселяло в меня беспокойство. Возможно, обычное презрение к Перерожденцу тоже было заразой, и она наконец настигла меня. – Останься ненадолго. Я бы предложил тебе пойти с нами в Джорслем, но, как ты знаешь, это нам строго запрещено.

– Разумеется. Я все понимаю. – Он был хладнокровно учтив, но клокотавшая в нем горечь кипела слишком близко к поверхности. Большинство Перерожденцев – это тупые полузвери, не способные понять, насколько они омерзительны в глазах нормальных людей, но Бернальт явно обладал мучительным даром понимания.

– А вот и мой друг, – с улыбкой сказал он, указывая в сторону.

К нам подошли три фигуры. Одна из них оказалась Хирургом, упомянутым Бернальтом, – стройный темнокожий мужчина со спокойным голосом, усталым взглядом и редкими желтоватыми волосами. С ним были чиновник из числа захватчиков и еще один пришелец с другой планеты.

– Я слышал, что сюда призвали двух Пилигримов, – сказал оккупант. – Я благодарен вам за утешение, какое вы смогли дать этим страдальцам. Я Покоритель Земли номер Девятнадцать. Этот район находится под моим руководством. Не желаете стать моими гостями за ужином этим вечером?

Лично я сомневался, стоит ли нам принимать гостеприимство захватчиков. Олмейн внезапно сжала в кулаке звездный камень, и я понял, что она тоже колеблется. Покоритель Земли номер Девятнадцать, похоже, с нетерпением ждал нашего согласия. Он был не так высок, как большинство представителей его расы, и его непомерно длинные руки свисали ниже колен. Под палящим солнцем Агюпта его толстая восковая кожа слегка лоснилась, хотя он и не потел.

– Не стесняйтесь, – сказал Хирург, прерывая неловкое, напряженное молчание. – В этой деревне мы все братья. Ждем вас сегодня вечером, договорились?

И мы отправились в гости. Покоритель Земли номер Девятнадцать занимал виллу на берегу озера Средизем. В ясном свете позднего вечера я подумал, что могу разглядеть слева от меня Сухопутный мост и даже Эйроп на противоположной стороне озера. Нам прислуживали члены гильдии Сервиторов, которые принесли нам во внутренний дворик прохладительные напитки. У захватчика была многочисленная прислуга, вся из землян. Для меня это стало еще одним свидетельством того, что большинство населения воспринимало завоевание как свершившийся факт. За напитками и беседами мы просидели до самого вечера, пока танцующие вспышки небесного сияния не возвестили нам наступление ночи.

Перерожденец Бернальт весь вечер держался в стороне. Возможно, в нашем обществе он чувствовал себя неловко. Олмейн тоже держалась хмуро и замкнуто. В охваченной болезнью деревне ею овладела странная смесь ужаса и восторга. Присутствие же на званом ужине Бернальта погрузило ее в молчание: она понятия не имела, как ей сохранять учтивость в присутствии Перерожденца. Захватчик, наш хозяин, был галантен и внимателен и пытался избавить ее от дурного настроения. Мне уже доводилось видеть галантных завоевателей прежде. Я странствовал с тем, кто накануне завоевания выдавал себя за землянина, Перерожденца Гормона. Этот, Покоритель Земли номер Девятнадцать, был в своем родном мире поэтом.

– Мне не дает покоя вопрос, – сказал я, – как, будучи поэтом, вы одновременно можете участвовать в оккупации.

– Любой опыт идет на пользу искусству, – ответил Покоритель Земли номер Девятнадцать. – Я стремлюсь к познанию самого себя. В любом случае я не воин, а администратор. Что странного в том, что поэт может быть администратором или администратором-поэтом? – Он рассмеялся. – Среди ваших многочисленных гильдий нет ни одной гильдии Поэтов. Почему?

– Есть Коммуниканты, – сказал я. – Они служат своей музе.

– Но религиозным образом, – возразил он. – Они толкователи Воли, а не их собственных душ.

– И то и другое неразделимо. Стихи, которые они слагают, вдохновлены высшей силой, но исходят из сердец их создателей, – сказал я.

Похоже, мои слова его не убедили, потому что он сказал:

– То есть, если я правильно тебя понял, ты утверждаешь, что вся поэзия по своей сути религиозна. Но то, что сочиняют ваши Коммуниканты, слишком узко по своей тематике. Ваша поэзия воспевает исключительно покорность перед лицом Воли.

– Это парадокс, – сказала Олмейн. – Воля охватывает все, вы же говорите, что тематика поэзии наших Коммуникантов ограничена.

– Для поэзии существуют и другие темы, помимо слияния с Волей, друзья мои. Любовь человека к человеку, радость защиты своего дома, чудо стоять нагим под пылающими звездами… – Захватчик улыбнулся. – Не потому ли Земля пала так быстро, что ее единственные поэты были поэтами покорности судьбе?