Ночные крылья. Человек в лабиринте

Гормон сказал:

– Это восприятие колебаний означает лишь самоуничтожение желания к растворению, которое лежит в основе процесса старения сердца.

Прокуратор Наместник номер Семь сказал:

– Мы были посланы в ваш мир как средство вашего очищения. Мы инструменты Воли.

Покоритель Земли номер Девятнадцать сказал:

– С другой стороны, позволю себе не согласиться. Пересечение судеб Земли и нашей – чистой воды случайность.

Мои веки превратились в камень. Крошечные существа, составляющие мои легкие, начали цвести. Моя кожа начала облезать, обнажая мышечные волокна, цепляющиеся за кости.

Олмейн сказала:

– Мои поры сужаются. Мое тело становится упругим. Мои груди становятся маленькими.

Авлуэла сказала:

– После этого ты полетишь с нами, Томис.

Принц Роума закрыл глазницы руками. Башни Роума раскачивались на солнечном ветру. Я вырвал шаль у проходящего мимо Летописца. На улицах Перриса плакали Клоуны.

Тальмит сказал:

– Пробудись, Томис, выйди и открой глаза.

– Я снова молод, – сказал я.

– Твое обновление только началось, – возразил он.

Я больше не мог двигаться. Его помощники схватили меня, завернули в пористую обертку, посадили на катящуюся машину и отвезли ко второму, гораздо больших размеров резервуару, в котором плавали десятки людей, каждый в сонном уединении в стороне от других. Их голые черепа обвивали электроды. Их глаза были заклеены розовой лентой, руки – мирно сложены на груди. Я вошел в этот резервуар. Здесь не было иллюзий, только долгий сон, без грез и сновидений. На этот раз я проснулся от звуков стремительного прилива и обнаружил, что несусь ногами вперед сквозь узкий трубопровод в герметичный резервуар. В нем я вдыхал только жидкость и оставался больше минуты, но меньше столетия, пока с моей души, слой за слоем, счищали грехи.

Это была медленный, трудоемкий процесс. Хирурги работали на расстоянии, засунув руки в перчатки, действуя крошечными ножами. Искусно орудуя их острыми лезвиями, они срезали с меня зло, удаляя вину и печаль, ревность и ярость, жадность, похоть и нетерпение.

Закончив свою работу, они открыли крышку резервуара и вытащили меня наружу. Я не мог стоять самостоятельно. Они прикрепили к моим конечностям приборы, которые разминали и массировали мои мышцы, восстанавливая их тонус. Я снова смог ходить. Я посмотрел вниз на мое обнаженное тело, крепкое, упругое, полное жизненных сил. Тальмит подошел ко мне и бросил в воздух горсть зеркальной пыли, чтобы я мог увидеть себя. И как только крошечные частицы слились воедино, я посмотрел на свое блестящее отражение.

– Нет, – сказал я. – У меня не мое лицо. Оно было другим. Нос был острее… губы не такими полными… волосы не такие черные…

– Мы работали на основе записей гильдии Наблюдателей, Томис. Ты точная копия своего раннего «я», просто твоя память подводит тебя.

– Такое может быть?

– Если ты предпочитаешь, мы можем переделать тебя в соответствии с твоими представлениями о себе, а не с реальностью. Но это было бы легкомысленно и заняло бы много времени.

– Нет, – я сказал. – Какая разница.

Тальмит согласился. Он сообщил мне, что мне придется еще некоторое время провести в доме обновления, пока я полностью не привыкну к своему новому телу. Мне дали нейтральную одежду, без признаков гильдии, потому что теперь гильдии у меня не было. Мой статус Пилигрима был утрачен с моим обновлением, и теперь я был волен выбрать любую гильдию, которая примет меня, как только я выйду за стены этого дома.

– Как долго длилось мое обновление? – спросил я у Тальмита, облачившись в одежды.

– Ты пришел сюда летом. Сейчас зима, – ответил он. – Мы не работаем быстро.

– А как поживает моя спутница Олмейн?

– С ней мы потерпели неудачу.

– Это как? Я не понимаю.

– Хотел бы ты увидеть ее? – спросил Тальмит.

– Да, – сказал я, думая, что он приведет меня в комнату Олмейн. Вместо этого он привел меня к резервуару Олмейн. Я стоял на пандусе, глядя на запечатанный контейнер. Тальмит указал на оптико-волоконный телескоп. Я посмотрел в его зоркий «глаз» и увидел Олмейн. Вернее, меня попросили поверить, действительно ли это Олмейн. В резервуаре, прижав колени к плоской груди и сунув в рот большой палец, лежала голая девочка лет одиннадцати, с гладкой кожей и без груди. Сначала я ничего не понял. Потом ребенок зашевелился, и я узнал в нем черты надменной красавицы Олмейн, которую когда-то знал: широкий рот, сильный подбородок, резко очерченные скулы.

– Что это? – спросил я у Тальмита, содрогнувшись от ужаса.

– Когда душа слишком сильно запятнана, Томис, мы вынуждены копать глубоко, чтобы очистить ее. Твоя Олмейн была трудной задачкой. Нам следовало отклонить ее прошение; но она была настойчива, и имелся ряд признаков того, что мы сможем добиться успеха с ней. Как ты можешь видеть, эти признаки были ошибочными.

– Но что случилось с ней?

– Прежде чем мы смогли добиться очистки ее от ядов, обновление вступило в необратимую стадию, – сказал Тальмит.

– Вы зашли слишком далеко? Вы сделали ее слишком юной?

– Как видишь, да.

– Что вы будете делать? Почему бы не вытащить ее оттуда и не дать ей снова вырасти, стать взрослой?