Нормандский гость

И тут же пожалела о сказанном. Можер сделал вперёд шаг, другой и навис над дочерью короля Конрада всем своим громадным телом, едва не заслонив собою весь свет божий.

— Слушай-ка, Гизела, или как тебя там, — произнёс он, будто лев прорычал, — не советую выводить меня из терпения, а потому подбирай-ка свои платья да живо улепётывай отсюда, пока я не надрал тебе задницу вот этим кнутом. Поняла? А теперь убирайся!

Гизела почувствовала, как в ней закипает злость и на этого неотёсанного викинга, и на саму себя. А ведь она полагала, что ей без труда удастся покорить гостя. Раздосадованная, она зло пробурчала:

— Что ж, я уйду, только как бы вам не пожалеть потом...

— Что?! — взревел Можер, быстро шагнул ещё вперёд, обхватил Гизелу поперёк туловища и, сунув под мышку, будто полено для растопки очага, пошёл с нею к выходу из конюшни.

— Отпусти меня! — завизжала Гизела, вся извиваясь в бесплодных попытках вырваться на свободу. — Слышишь, немедленно отпусти!

— Чёрта с два! — раздалось в ответ. — Сейчас я выдеру тебя этим кнутом. Вот только привяжу покрепче. Там, во дворе, я видел верёвку.

И вдруг нормандец остановился. К ним направлялись слуги и впереди — гофмейстерина, первая дама двора. Увидев необычную сцену, все будто остолбенели и, раскрыв рты, уставились на Можера и принцессу. Первой опомнилась гофмейстерина:

— Госпожа герцогиня! Святые небеса! Что это с вами, куда вас несут?

Гизела бросила на них взгляд Медузы и закричала:

— Нет, это вас куда принесло?! Чего вам всем здесь нужно?

— Мы вас повсюду ищем по приказу госпожи Беатрисы. Нам сказали, что вы где-то тут...

— Убирайтесь отсюда! — снова крикнула Гизела. Потом Можеру: — Да отпусти же меня, вот привязался!

Можер опустил её на землю, поставив на ноги.

Она быстро повернулась к слугам:

— Что стоите, олухи! Не слышали разве, что я приказала?

Слуги, раскланиваясь, стали пятиться.

— Простите, ваша светлость...

— Скажите госпоже Беатрисе, что я скоро приду.

— Хорошо, ваше высочество.

— Убирайтесь же!

Слуги, и гофмейстерина первая, заторопились и исчезли, будто рой комаров ветром сдуло.

— Выходит, ты и в самом деле принцесса? — воскликнул Можер и расхохотался. — Забавно, чёрт возьми, вот уж никогда бы не подумал.

Гизела в это время с ужасом разглядывала свою помятую одежду.

— Боже мой! Вот так познакомились... Что я скажу Беатрисе?

— Скажешь ей, что побывала в объятиях графа Можера. Она сразу поймёт в чём дело и простит тебя.

Гизела покосилась на нормандца, потом внезапно громко рассмеялась и посмотрела на него одним из тех взглядов, которые ясно дают понять о полном прощении, переходящем в дружеское расположение.

— Ты уж прости, что я чуть было не посадил тебя в карман, — тоже заулыбался Можер.

— Полагаешь, тебе бы это удалось? — игриво спросила принцесса.

— Ещё бы, ведь ты поместишься у меня на ладони. Хочешь, попробуем?

И нормандец протянул руку.

— Нет, нет! — замахала руками Гизела, с ужасом глядя на его ладонь величиной с крышку ведра. — И без того я уж натерпелась страху.

— А почему ты такая маленькая и тощая? Тебя плохо кормят? Впрочем, что это я... — со скрытой насмешкой свысока посмотрел на неё Можер, — к тебе, наверное, надо обращаться как к дочери короля, со всем почтением и в надлежащей форме? Не привыкла ведь, чтобы тебе «тыкали».

— Пустяки, — махнула рукой Гизела. — Тебе я прощаю.

— Отчего же?

Она пожала плечами.

— Знаешь... — и, чуть помолчав и немного смутившись, добавила, глядя в сторону: — Поначалу я так осердилась... Я ведь и в самом деле не привыкла к такому обращению.

— А потом?

Она перевела на него взгляд. Её глаза искрились теплотой, на губах играла лёгкая улыбка.

— Меня стало это забавлять. Со мной никогда так бесцеремонно не говорили.

— А, ты привыкла, чтобы тебе кланялись и угодливо улыбались, как совсем недавно эта, похожая на подушку, дочь Арахны, что приходила за тобой? Но Можер Нормандский никому ещё не кланялся и не улыбался по заказу.

— Это я уже поняла, — сказала Гизела, не сводя завораживающего взгляда с нормандца. — И всё же иногда волей-неволей приходится нагнуться, если проход низок?

— Если так, то я остаюсь у дверей. Пусть сами выходят ко мне те, кому я нужен. А нет — значит, в этом жилище не уважают гостя, и я ухожу прочь.

— А когда очень-очень надо войти? — не отставала Гизела. — И мешает верхний косяк?

— Тогда я выбиваю его кулаком.

— Такой сильный у тебя кулак?

— Однажды на меня налетел всадник и пытался зарубить мечом. На мою беду, я был безоружен. Я увернулся от него один раз, потом другой. В третий раз он, вероятно, уложил бы меня наповал, если бы я, оказавшись прямо перед мордой его лошади, не ударил её кулаком в лоб.

— Боже мой, бедное животное!.. Что же было дальше?

— Она упала на передние ноги, а потом завалилась набок и тут же издохла. Пока всадник барахтался под нею, я отобрал у него меч и одним ударом разрубил пополам.

— Святые небеса! — всплеснула руками Гизела и вдруг вся замерла, не сводя с нормандца влюблённых глаз. Потом прибавила, усиливая эффект чарующей улыбкой: — Мне никогда и слышать не приходилось о таком, а уж видеть и подавно...