Нормандский гость

Это одна сторона вопроса. Но есть и другая. Быть может, ему милее быть всего лишь дядей любимого племянника, франкского короля? Чем это плохо, хуже самого трона? Карл Лотарингский не столь честолюбив, как иные, об этом архиепископ хорошо знал. Коли так, не золото короны слепило ему глаза и выманило из Брюсселя. Что-то другое. Что именно — он начал догадываться: та же власть, тот же король при живом короле. Только этот неопытен и юн, Карл же умудрён годами и всегда подаст племяннику совет, которому тот, лишённый ласки и любви матери и видящий вокруг себя одних врагов, конечно же, последует. Но вот вопрос, какой совет? Что именно нашёптывает некогда опальный дядя юного монарха своему племяннику? Нет ли злого умысла против него, архиепископа, что подстегнёт Людовика к более решительным действиям и ускорит приговор?

И Адальберон принялся вспоминать, не было ли у них с Карлом вражды. Долго смотрел в окно; тень от деревьев с одной стороны улицы уже переползла на другую, когда он удовлетворённо кивнул. Значит, удара отсюда не будет. И архиепископ с радостью подумал о правильности своей жизненной позиции: жить со всеми в мире, несмотря на антипатии королей.

Оставалось главное: найти контакт с Карлом, прибрать его к рукам, сделать всё, что он захочет, а тем временем направлять его в нужную сторону. Отсюда соответствующее воздействие на юного монарха. И первый такой шаг должно предпринять в отношении смягчения приговора, коли уж нельзя будет обойтись без суда. Главное — остаться в живых, вот что заботило сейчас архиепископа больше всего. И Карл Лотарингский — это его последний козырь, спасительная нить, что поможет сохранить жизнь. Во что бы то ни стало необходимо снискать его дружеское расположение. Но он — архиепископ одного из двух первых городов королевства, дававший благословение королям и совершавший их миропомазание; он — глава влиятельного рода Арденнов, стоявшего в первых рядах защитников империи против франкских смутьянов — он всего лишь узник, а его тюремщик — юнец, плохо понимающий в делах управления королевством. Но Адальберон мечтает отдать Лотарингию германцам — вот что гложет сознание Людовика, затуманенное обещаниями отцу, не дающими покоя мыслями о родовых землях Пипинидов и о столице Карла Великого с его прахом. И никто не напомнит ему, что именно он, Адальберон Реймский, был инициатором церковных реформ во Франкии и всю жизнь трудился над улучшением и очищением церквей, борясь с нравственным упадком монахов и монахинь и укрепляя уровень образования в монастырских школах. Да разве только это?..

Пленник тряхнул головой: не те мысли обуревают, не в то русло потекли. Он снова подумал о Карле Лотарингском. И тотчас нахмурился: что-то долго не видно Герберта. Уж не под стражей ли? Или дал течь канал сообщения, что работал до сих пор? Ах, ему бы выбраться отсюда. Но как?

Дворец строго охранялся. У входа и дверей покоев архиепископа денно и нощно дежурила стража, это было вменено в обязанность городскому старшине. Король запретил всякие посещения, отрезав таким образом пленника от всего мира. Впрочем, тот мог выйти и прогуляться по саду, полюбоваться фонтаном и посидеть на скамейке. Кроме того, Адальберону не возбранялось служить литургии в соборе, где ждала послушная паства. Этим и ограничивалась его свобода. Ему запрещалось выезжать из города, принимать визитёров и наносить визиты самому. И за всеми его действиями неусыпно следили два цербера — кузены графы Эд и Герберт, которых приставил к нему король. К пленнику могли беспрепятственно войти, да и то после досмотра, лишь слуги, дворцовая челядь да соборный клирик со священником. Тем по долгу службы необходимо было общение с его преосвященством.

И ещё один человек мог беспрепятственно войти к Адальберону — его ученик епископ Герберт Орильякский. И это невзирая на строжайший запрет короля. Однако всё зависело от того, сколь набиты были золотом карманы епископа. Увы, алчность всегда затмевает верноподданнические чувства. На этом Герберт и играл. И именно он доставлял бывшему наставнику интересующие того сведения. Он же был посыльным: приносил архиепископу письма от других прелатов, его племянника и обеих императриц, затем доставлял им ответы через своих посланцев.

Архиепископ думал о Герберте и нервничал, ожидая новостей. В том, что они были и исходили от короля, он не сомневался.

И вновь лоб избороздили морщины. Людовик его страшил. Людовик ему мешал. Мешает многим. И империя не поскупилась бы для того, кто избавит её от досадливой занозы. К этой мысли архиепископ возвращался уже не раз. Он пытался гнать её, но она настойчиво, как оса, кружила над ним, заставляя мозг усиленно работать в поисках верного решения.

И Адальберон, весь в плену этой мысли, заворожённо глядя вдаль и уже не отдавая себе отчёта в том, что говорит вслух, пробормотал:

— Что, как это случится?.. Но тогда... только один сможет стать королём.

В это время скрипнула дверь. Архиепископ вздрогнул и порывисто обернулся.

На пороге стоял Герберт.

Они шагнули навстречу друг другу.