Нормандский гость

— Есть новости? — быстро спросил Адальберон.

— Зачем бы мне иначе тревожить покой вашего преосвященства? — ответил епископ.

— Говори!

— Король Людовик выразил желание заключить мир с империей, он сам мне сказал. Договор будет подписан в Монфокон-ан-Аргонне двадцать пятого мая.

Архиепископ сел на стул, вытер пот со лба.

— Слава богу! Наконец-то всё это закончится.

— Война Каролингов с Людольфингами?

— Моё заточение! Мой позор, епископ, коему подверг меня этот юнец. Но мир!.. Как он мог решиться? Вряд ли у него хватило бы на это ума.

— Ему подали этот совет, и он последовал ему. Советчик — наш добрый гений, незаслуженно обиженный братом, изгнанный и забытый всеми.

— Карл Лотарингский? — сразу же догадался пленник.

В ответ епископ коротко кивнул.

— Так я и знал, — проговорил Адальберон.

— Герцогиня Беатриса приняла деятельное участие в организации переговоров. Впрочем, как всегда. Ей-богу, такого искусного дипломата франки не знали со времён Дагобера...

— Что же руководило Карлом? — перебил архиепископ. — Как думаешь? Зачем лично ему нужен этот мир?

— Вы же знаете, по вине брата он оказался всеми забыт и никому не нужен. Смерть Лотаря развязала ему руки. Теперь он в почёте: ближе дяди у Людовика никого нет, слушает он теперь только его. Но Карл не враг империи. Он прибыл в Лан не для того, чтобы под знамёнами короля идти войной на Оттона. Людовик слаб, ему не свалить этого Голиафа. Карл увидел это и понял, что ни к чему накалять страсти. Да и плохо ли ему нынче? Зачем Лотарингия, если племянник сделал его первым министром королевства.

— Вот даже как, — задумчиво произнёс архиепископ, глядя мимо собеседника и поглаживая ладонью пурпурную скатерть стола. — Что ж, всё, казалось бы, складывается к лучшему, если бы не одно обстоятельство, которого Людовик не учёл, попросту о нём не догадавшись.

— Бесспорно, опыта у юного монарха ещё мало, — ответил на это Герберт. — Да и в каких недобрых намерениях мог бы он заподозрить собственного дядю?

Архиепископ снисходительно посмотрел на гостя.

— Всё очень просто, Герберт, если вспомнить, кем по рождению является герцог Лотарингский.

— Кем же, как не братом покойного Лотаря...

— Королём, епископ! Карл Лотарингский — король, наследующий престол в случае смерти брата! Таков издавна закон у франков: делить королевство меж сыновьями, выделяя каждому равную долю, делая каждого властелином!

— Однако, как мы помним, Людовик Заморский не смог оставить завещания, а Лотарь не пошёл по этому пути, решив всё забрать себе одному. Этим он лишил Карла королевского трона.

— Тщеславный глупец, возомнивший себя единовластным монархом! Вот почему он поторопился короновать Людовика.

— Причина не в этом, ваше преосвященство. Всем известно, что таким образом Лотарь отомстил брату за клевету в адрес его жены.

— Дважды глупец! Ему надлежало изобличить и наказать её, а он обрушился на Карла. Но всем понятно было, что он просто нашёл удобный повод.

— Карлу надлежало держать язык за зубами.

— Сам того не понимая, Лотарь подвёл черту под династией, — отвечая скорее своим мыслям, нежели Герберта, медленно, нажимая на каждое слово, произнёс Адальберон. — С двумя королями пришлось бы потягаться, один же — всего лишь пациент Фортуны.

— Понимаю, Карлу уже не быть королём, но ведь Людовик ещё столь юн, — возразил Герберт, — поэтому стоит ли сгущать краски? Впрочем, — добавил он немного погодя, пристально глядя на наставника, — возможно, вы и правы, ваше преосвященство. Я исхожу из решения, которое Людовик принял в отношении вас.

Архиепископ отвернулся. Взгляд его словно остекленел.

— Он не остынет, даже несмотря на мир. Я знал это, поэтому не жду ничего хорошего. Суд на время отложен, но всё же состоится.

— Да, в Компьене, восемнадцатого мая. Таково решение короля.

Адальберон повернулся: лицо бледное, взгляд потухший:

— Что оно сулит мне, как думаешь, Герберт?

— Он по-прежнему считает вас предателем и настроен весьма решительно. Хорошо, если обойдётся изгнанием. Но я опасаюсь худшего. Замечаю, на меня он тоже косится. Упаси бог, узнает о наших свиданиях, не миновать тогда и мне кары.

— Непременно узнает. Оба графа, мои стражи, желая выслужиться, донесут ему. Ты ходишь по краю обрыва, Герберт, вот-вот сорвёшься. Но к тебе он будет более милостив, если только до этого ты не исчезнешь сам, найдя убежище либо под платьем Феофано, либо под далматикой папы[6].

— Я не покину вас, ваше преосвященство!

— Даже под угрозой топора? — криво усмехнулся Адальберон. — Можешь не отвечать. Человек слаб, самосохранение — его первейший долг.

— Я всё же возлагаю большие надежды на переговоры в Монфоконе. Протянув один другому руку дружбы, вряд ли император и король франков не пойдут при этом на некоторые уступки. Скажем, Оттон закроет глаза на захват Вердена, а Людовик не станет лютовать по отношению к реймскому архиепископу.

— Всё это так, если бы суд не состоялся раньше. И не дороже ли для империи Верден, нежели моя голова?

— Я говорю лишь «предположим»... — слабо возразил епископ.