— Вот и хорошо, — зловеще улыбаясь, ответил Адальберон. — Посоветуйся, с кем нужно. Продумайте, как лучше всё устроить. И сразу же — ко мне, с радостной вестью. Но предупреждаю: никакого насилия, иначе вместо тела короля земле предадут наши с тобой обезглавленные трупы.
— А дальше? — угрюмо покосился на собеседника епископ. — Что будет с королевством, вот вопрос! Кто сядет на трон?
— А ты ещё не догадался? — сощурил глаза архиепископ. — Я считал тебя более прозорливым. Не хмурь лоб, я помогу тебе. Кто самый могущественный во Франкии, сильнее Людовика? Кто не пойдёт войной на Оттона, а, напротив, постарается установить мир с империей? Наконец, кому нечего делать в Лотарингии, потому что его земли западнее Лана, а его город — Париж?
— Герцог Гуго! — воскликнул Герберт и впился глазами в непроницаемое лицо архиепископа.
Адальберон тяжело поднялся, медленно прошёл по комнате, стал у окна и, скрестив руки на груди, задумчиво уставился вдаль на пламенеющие в закате верхушки сосен далёкого Санлисского леса.
— Думается, однако, он слишком робок для этого, — послышался голос собеседника за его спиной.
— Нет! — твёрдо ответил архиепископ. — Просто чересчур осторожен. Он оспорит корону у Карла Лотарингского, коли к тому зайдёт дело, и отымет её... но у законного, коронованного монарха — никогда.
И спустя некоторое время, в течение которого Герберт напряжённо ждал последнего слова мудрого наставника, тяжело и зловеще прозвучал в тишине глухой голос Адальберона:
— Он не желает быть королём. Зато другие этого хотят.
Глава 11. В бесплодной надежде
Первым, кто увидел обоих всадников, подъезжающих к Лану по Реймской дороге, была Вия. С самого первого дня их встречи у ворот нормандец запал ей в душу, да так, что не выходил у неё из головы. С этого дня она, не переставая себе удивляться, думала о нём даже тогда, когда читала королю Гомера и Вергилия, пела ему старинные песни франков и когда, лёжа в постели, заворожённо глядела на холодный диск луны, висящий высоко в небе. Конечно же, она понимала, что не пара Можеру. Кто она? — всего лишь бедная танцовщица и певунья, ни отца, ни матери. А он — сиятельный граф, сын герцога Ричарда! Ему ли думать о ней? Верно, лишь графини да принцессы окружают его, такого сильного, смелого и знатного. Но что они все могут сделать для него, чем заслужить его любовь: знатным происхождением, кокетством, богатством, да тем, что сами вешаются ему на шею? Нормандцу всего этого не нужно, она поняла это сразу, не закончился ещё и тот первый день. Он из той породы, которая оценит лишь жертву. Именно! — так решила Вия, мысленно беседуя сама с собой. Но какую? Что может она подарить ему? Причём такое, что затмило бы всех этих разряженных аристократок и заставило бы его понять, что десяток, сотня их сердец не стоит и одного, того, что бьётся в груди обыкновенной девчонки, играющей на ротте.
Мысль эта не давала ей покоя. Едва уйдя, не воплощённая ни во что, она вновь возвращалась, начиная подсказывать то один, то другой вариант. Но ничто не годилось, и мысль снова исчезала, чтобы через мгновение вернуться опять и в который уже раз предложить одно единственное и, как ни отбивалась от этого Вия, самое верное — объясниться в любви. Вот её жертва ему! И тут же она вздрагивала, представляя себя на самой низшей ступени, стоя по щиколотку в грязи, и его, стоящего неизмеримо высоко над нею, над людьми её круга.
Она боялась его непонимания, страшилась насмешки, едва произнесёт заветное слово. Это пугало её, заставляло стыдливо краснеть, сковывало уста, всю её саму. И всё же она сделает это, пусть даже он рассмеётся ей в лицо. Больше пытать саму себя у неё не было сил. Наверное, так будет лучше. Пусть скажет, что плевать ему на неё, — это будет честно с его стороны и охладит её сердце. Не будь этого, оно так и будет пылать, пока не сгорит дотла. А позор — что ж, она стерпит его, мало ли в жизни она видела этого? Зато не стыдно самой: в графа влюбилась! Не сразу: день прошёл, за ним другой, потом он уехал, и она начала считать дни... Много насчитала, пальцев на руках не стало хватать. И вот теперь, стоя у окна и глядя вдаль на дорогу, по которой он должен вернуться, она решила, что, как только они встретятся, скажет ему обо всём. Случай сам просится в руки, когда ещё представится другой?
С улыбкой думая об этом, Вия, тем не менее, спрашивала себя, имеет ли она право? Чем заслужила такую вольность? Оправданно ли будет такое её поведение? Ведь он ничем не выказал ей своих чувств. Да и не зарождались они. Она видела это и всё же не сводила с него глаз с того самого дня, когда они встретились у дороги... Но взгляды её были безответны. И улыбка медленно, словно укусившая уже змея, сползала с губ, а вместо неё меж бровей — вертикальные складки.
Наконец наступил долгожданный миг. Вия затрепетала. Ноги сделались вдруг будто ватными, её качнуло. Но надо взять себя в руки и скорее бежать вниз. Он должен увидеть её первой среди всех и понять, как она его ждала.