Новгородские былины

Переход Садка в подводное царство описан как сон и пробуждение (ст. 268—273). Аналогично, как сон и пробуждение, описано и возвращение Садка из подводного царства в земной мир (ст. 362 и сл.). Аналоги такого перехода из земного мира в иной встречаются в сказках и быличках, причем не только русских. Очевидно, что перед нами — строгая норма, имеющая основание в языческих верованиях, однако многие певцы, в отличие от А. П. Сорокина, традиционно соблюдали ее лишь при описании возвращения Садка в земной мир. Видимо, они уже не понимали смысла сна как перехода из одного мира в другой (подземный, подводный), они сохраняли мотив сна лишь потому, что должны были описывать брачную ночь Садка в подводном царстве. В таком сне фольклорного героя можно даже видеть временную смерть: чтобы попасть из земного мира в иной, герой должен умереть для земного мира; чтобы возвратиться из иного мира в земной, человек должен умереть для иного мира.

Певец не дает портрета морского царя. Можно лишь догадываться, что морской царь антропоморфен, а это вполне соответствует русским верованиям о водяном. Он даже, вероятно, великан, ибо, подобно Тугарину Змеевичу, у него голова, «как куча сенная» (ст. 278).

В первой речи морского царя обращает на себя внимание фраза «Скажут мастер играть в гуселки яровчаты» (ст. 284). Эта фраза не случайна, ибо певец повторил ее спустя 11 лет. Она встречается и в других вариантах, независимых от сорокинского, что свидетельствует о ее традиционности. Фраза несомненно противоречит всей первой части былины А. П. Сорокина: морской царь, уже слышавший игру Садка, не может ссылаться на чьи-то слухи, а должен говорить о своем мнении; он не может встречать старого знакомого как незнакомца.

В этом противоречии эпизода встречи Садка с морским царем в подводном царстве с первой частью былины мы видим явственный след того, что первая часть былины, где Садко пленяет игрой морского царя на берегу Ильмень-озера и получает от него в дар сказочных рыбин, была домыслена значительно позже, чем было создано традиционное соединение сюжетов о споре Садка с Новгородом и о пребывании Садка в подводном царстве. И, как это часто бывает при контаминациях, противоречия между частями произведения не были полностью сняты. Кем была создана первая часть былины в сорокинском изводе, сказать невозможно, так как мы не располагаем контрольными записями аналогичных вариантов, независимых от сорокинского. Иные версии первой части былины, в том числе две версии, отмеченные также на Пудоге (Гильфердинг, I, № 2; здесь № 29), и записи на Пудоге былины «Садко» без первой части позволяют лишь утверждать, что первая часть сорокинского варианта представляет собой скорее всего индивидуальное творчество сильного сказителя, свободно владевшего большим запасом различных фольклорных произведений.

Эпитет «Можайский» в связи со святым Николой в контексте былины неуместен. На Руси культ Николая из Мир Ликийских в ряде районов как бы раздробился, сохранил или получил только одну функцию. Так, Никола Зарайский имел лишь функцию «спасателя на водах», Никола Можайский — «оберегателя града». В этой функции культ Николы Можайского был перенесен в Новгород не ранее середины XV в., незадолго до окончательного подчинения Новгорода Москве, а на Севере он, вероятно, стал известным еще позже[127]. Сказителям же, включая А. П. Сорокина, настоящая функция Николы Можайского явно была неизвестна. Певцы попросту отождествляли Николу Можайского с Николаем-чудотворцем, подменяли их.

Не следует видеть противоречие в том, Что женатый Садко соглашается жениться еще раз в подводном царстве. Если даже не замечать в этом отражения факта многоженства, бывшего нормой и среди славян, или следа наиболее древней формы сюжета (ср. индийские варианты), то согласие Садка жениться в подводном царстве нетрудно объяснить как немудреную хитрость, подсказанную Николой. Былинные или сказочные герои часто прибегают к хитрости ради достижения цели.

Условие «не творить блуд во синем море» (ст. 331 и сл.) встречается только в некоторых вариантах былины о Садке и не подтверждается известными быличками и сказками, где герой, напротив, охотно женится на родной или приемной дочери водяного, что не мешает ему вернуться в земной мир. Трудно сказать, характерно ли это условие по своему содержанию для языческих верований новгородцев: сходных параллелей нет. Возможно, оно специально придумано для былины и призвано отрицать норму сказки, как это допускал В. Я. Пропп.