Новгородские былины

29. Са́дка купец новгородский, богатый гость. Печатается по записи из личного архива Ю. Смирнова (см. также Архив кафедры фольклора МГУ, 1957, пудожский маршрут, тетр. 1, № 9). Текст публикуется впервые. Записано С. Ожеговой, Ю. Новиковым и Ю. Смирновым в 1957 г. от Дарьи Филипповны Маташо́вой, 58 лет, неграмотной, слепой с детства, уроженки Отовозера, в д. Кри́вцы (восточная Пудога). В 20—30-х годах в д. Отовозеро, находившейся в юго-восточном углу Пудоги и к 1957 г. переставшей существовать, бытовала заметная эпическая традиция. Среди стариков, певших старины и рассказывавших сказки на деревенских сборищах, выделялся Степан Васильевич Полин, по прозвищу Мартыха («дед Мартышка», как его называла Д. Ф. Маташова). Умер он в 1931 г. примерно 55—60 лет отроду. От него-то, по ее словам, Д. Ф. Маташова и слышала «сказку» про Са́дку. Добрая и отзывчивая женщина, рассказчица охотно делилась с собирателями своими фольклорными знаниями, но недостаток опыта не позволил им как следует поработать с рассказчицей: необходимо было сделать еще хотя бы одну повторную запись и добиться пояснений рассказчицы по ходу текста.

Текст Д. Ф. Маташовой содержит все три сюжета. Внешне он сходен с сорокинским, однако уже как последующая эволюционная ступенька. Его особенность заключается в том, что Микола Можаньский с самого начала принимается опекать героя. Благодаря этому четко определяются две линии в поведении Садки. Первая — это линия Садки-язычника, которому нравится забавлять морского царя. О награде со стороны морского царя здесь не говорится, и тут, возможно, виноваты собиратели, не спросившие рассказчицу о том, как обогатился Садка. Выбери Садка окончательно этот путь, и он навсегда останется у морского царя.

Другая линия — линия Садки-христианина, послушно следующего приказам и советам Миколы Можаньского. Этим противопоставлением Садки-язычника и Садки-христианина и изначально активной ролью Николы Можайского текст Д. Ф. Маташовой эволюционно предшествует печорским вариантам, где роль Николы стала самодовлеющей (см. № 38—40). Садка навсегда отказывается играть в гуселки яровчаты, о чем говорится только у Д. Ф. Маташовой, но зато остается жить на земле, в богатстве и почете. В этом слышится отзвук отношения церкви, яростно осуждавшей гусляров и скоморохов, «бесовские пляски и игры».

В отличие от сорокинского и некоторых других вариантов чернавица тут превращается не в реку, а в большое толстое бревно. Этим «сказка» Д. Ф. Маташовой перекликается с быличками, в которых угощение водяного (лешего, черта), если его перекрестить, если на него взглянуть глазами христианина, оказывается дрянью.

30. Садко. Печатается по тексту сб.: Ончуков СС, № 90. Записано А. А. Шахматовым в 1884 г. от крестьянки Дмитриевны, 35 лет, в Кедрозеро Кондопожской вол. Петрозаводского у. Олонецкой губ.

Текст представляет собой контаминацию былички типа «Предание о Черном ручье» (Приложение II, № 1) с пересказом былины «Садко». Не способности гусляра (ср. № 27—29), не кормление воды хлебом-солью (ср. № 31), а посредничество между явной «водяной девкой» и ее братом, образы которых слабо раскрыты, послужило причиной обогащения молодца. Однако тут в золото и серебро превращается не обычная рыба (ср. № 31) и не чудесные три рыбины (ср. № 27, 28), даже не рыбья чешуя (Приложение II, № 2), а щепки и мусор. Этим текст Дмитриевны перекликается только с одним вариантом былины «Садко» (Гильфердинг, I, № 2) и с быличками о нечистой силе, в которых отбросы превращаются в аппетитную еду и приятные напитки, в деньги и драгоценности и, наоборот, еда, напитки, подаренные нечистью деньги превращаются в отбросы или в черепки, если человек вспомнит о своей христианской принадлежности (перекрестится, помянет бога и т. п.). Примечательно, что в этой части герой ни разу не назван по имени, чем подчеркивается контаминированный характер текста.

Пересказ былины содержит упоминание буквально в одной фразе второго сюжета о споре с новгородскими купцами и сжатое изложение третьего сюжета о пребывании Садка в подводном царстве. Любопытна зависимость морского царя от христианского бога: он тотчас прекращает пляску после того, как «с небес глас» велел усмириться. В связи с этим необходимость в появлении в подводном царстве христианского опекуна Садка отпала, что надо признать бесспорно поздним эволюционным сдвигом.

В духе сказки «Отдай то, чего дома не знаешь» (Андреев, № 313) здесь дан эпизод выбора невесты в подводном царстве. Но упоминание о том, что девушка, которая сама себя предлагает в жены, — «роду крещеного», видимо, заимствовано из быличек о женитьбе молодца на девице, проклятой родителями или похищенной нечистью (чаще лешим, реже — водяным, баенным или просто чертом).