Новгородские былины

Спокойное отношение водяника к Садку, видимо, не было домыслено самим певцом, если судить по его быличкам о водянике, пересказанным собирателем: «Водяник — высокий, здоровенный мужик; с лица он черен, голова у него как сенная копна»[129]. Под водой у водяников есть целые царства; в морях и больших озерах построены города из богатых палат; в малых озерах — села и «особливые хоромины». Жители этих подводных поселений совсем не такого незлобивого характера, как лесовики (лешие). Во-первых, они, пользуясь малейшей оплошностью, хватают «крещеных»[130] с лодок или во время купанья, особенно девок, и топят их; во-вторых, ходят к заклятым женщинам. — Прочитав на лице моем некоторое сомнение в последнем обстоятельстве, Леонтий Богданов предложил, при первой поездке по Кижам, свезти меня к одной бабе, к которой и о сю пору похаживают водяники...» (Рыбников, III, с. 193—194).

К сожалению, ни сам П. Н. Рыбников, ни последующие собиратели при записи былины о Садке обычно не спрашивали исполнителей о том, каким им представляется водяной и среда его действий, иными словами, не пытались раскрыть круг верований, без которых эта былина не могла бы дожить почти до наших дней.

34. Садко купец, богатый гость. Печатается по тексту сб.: Рыбников, II, № 107. Записано П. Н. Рыбниковым в 1862 г. от карела Василия Лазарева, крестьянина д. Кя́меница Повенецкого у. Олонецкой губ.

Судя по начальным стихам былины, певец считал Садка чужаком в Новгороде. В этом его вариант совпадает с первым текстом из сборника Кирши Данилова (см. выше, № 31).

Термин «Поддонный царь» раскрывается лишь с учетом представлений, отложившихся в карельской сказке типа «Три добрых совета» (Андреев, № 910 В), в которой героя тоже опускают на дно моря: «Когда пришел на дно моря, тут открылась дверь на дне моря...»[131]. Таким образом, согласно этим представлениям, хозяин моря живет не на самом дне, а под дном, чем и возможно объяснить странное на первый взгляд выражение «Поддонный царь». Впрочем, сам В. Лазарев помещает белокаменную палату Поддонного царя, видимо, все же на дне (см. ст. 129 и сл.), что свидетельствует о непричастности певца к созданию термина.

По незнанию певец отождествил с гуслями «камочку сибирскую да заморскую» (ст. 121—124), т. е. цветную, расписанную узорами шелковую ткань.

Эпизод, в котором Садко разрешает спор о том, что дороже на Руси, перенесен из сказки «Три добрых совета». Текст В. Лазарева в этом отношении — одна из самых ранних записей, испытавшая влияние сходного сказочного сюжета. Эпизод разрешения спора сильно потеснил эпизод игры на гуслях. Поэтому желание царя получить к себе искусного гусляра здесь оказалось затушеванным, опущена даже просьба или приказ царя сыграть на гуслях.

Певец по традиции упоминает о том, что Садко опускается на дно с образом Миколы-угодника. Больше того, он заставляет Садка сказать об этом подводному владыке. Но Микола-угодник не стал тут советчиком у Садка. Причину этого мы видим как раз во включении в былину сказочного спора между царем и царицей. Садко разрешил спор в пользу Поддонной царицы, и, хотя певец об этом прямо не сказал (ср. № 35), только такое разрешение спора могло расположить царицу к Садку и выступить в роли благосклонной советчицы, что несомненно заимствовано также из сказки «Три добрых совета». Так Микола-угодник оказался ненужным. Певец предпочел сказочную фабулу, нежели прямое противопоставление христианского начала языческому.

35. Садке́. Печатается по тексту сб.: Соколов — Чичеров, № 91. Записано Б. М. Соколовым, В. И. Чичеровым и В. И. Яковлевой в 1928 г. от Федора Андреевича Конашкова, 68 лет, неграмотного, крестьянина д. Семеново в низовье р. Во́длы, которое местными жителями называется Ша́лой (Пудога). Для новгородцев Шала служила важным опорным пунктом на пути с Онежского озера вверх по р. Водле до притока р. Мышьи Черева́, откуда совершался короткий волок на р. По́чу, впадающую в Ке́нозеро. Новгородцы появились здесь, быть может, уже в XI в. и использовали этот путь до конца XV в. Естественно, что вслед за ушкуйниками и купцами сюда пробирались крестьяне, постепенно заселявшие и осваивавшие новые земли.

В тексте Ф. А. Конашкова отразилось традиционное соединение второго и третьего сюжетов в той же версии, что и варианты, записанные ранее П. Н. Рыбниковым в Заонежье и близ Повенца.

Как и в помещенных выше № 31 и 34, Садке выступает в Новгороде приезжим чужаком. Больше того, певец назвал его купцом из «Индеи богатой». Выражение «Индия богатая» попало в русский фольклор — былины о Волхе Всеславьевиче, Дюке Степановиче и Василии Буслаевиче, сказки, лубок — через переводные произведения, встречающиеся в церковной литературе (Четьях-Минеях и др.)[132], и сугубо фантастически истолковывалось в фольклоре.