Новгородские былины

Былине «Хотен Блудович», по-видимому, предшествовал более простой песенный стереотип: попытавшись завладеть (похитить) приглянувшейся девушкой, герой наталкивался на отпор со стороны ее братьев, захватывал их в плен и добивался за них выку па, включающего девушку. Какую историческую закрепленность имел этот предшественник былины, мы не знаем. Былина же носит отчетливый отпечаток позднего средневековья. Ее действие по большинству вариантов происходит в городе. Оно начинается со сватовства матери Хотена, что совершенно не соответствует норме упоминавшихся выше иных русских эпических песен и сходных песен других славянских народов, но могло быть одной из «законных» норм русской свадебной обрядности[171]. Введение начальных сцен сватовства и оскорбления матери Хотена со стороны матери Чайны привело к ослаблению роли братьев Чайны. Создатели былины просто не смогли справиться с тем, чтобы переосмыслить роль братьев Чайны и придать ей логически завершенный вид, отсюда и значительные колебания у сказителей в отношении роли братьев (ср. особенно № 54—58). В этой неудаче создателей былины мы и усматриваем явное свидетельство наличия ее былого предшественника.

Новгородское происхождение былины подробно обосновывал В. Ф. Миллер[172]. Его система аргументов, однако, сводилась, в основном к тому, чтобы считать, что в былине описан «один из таких городских скандалов, в котором фигурировали представители выдающихся фамилий»[173], при этом «первый слагатель песни, один из городских поэтов, счел нужным замаскировать лица»[174], чем объясняется нарицательный характер имен персонажей[175]. С этим мнением нельзя согласиться, так как былина или баллада отражает не единичный случай, а устойчивую повторяемость какой-то жизненной и достаточно актуальной ситуации. Эпическая повторяемость обусловлена повторяемостью исторической и всегда следует за ней.

Кроме того, социальные моменты содержания былины, на которых сосредоточил свое внимание В. Ф. Миллер[176], не позволяют привязывать ее происхождение к Новгороду, ибо подобные «городские скандалы», теоретически говоря, могли повторяться где угодно на протяжении многих веков русского феодализма, о чем свидетельствуют попытки других исследователей на основе тех же социальных моментов привязать былину к таким громким эпическим центрам, как Киев или Москва. Название улицы Блудовой в средневековом Новгороде, отмеченное В. Ф. Миллером, могло бы иметь силу аргумента при условии, что в других русских городах такого названия улицы не было: обеспечить это условие, по-видимому, никогда не удастся. Имя киевского воеводы X в. Блуда также могло бы иметь силу аргумента, если бы это некалендарное имя не продолжало бытовать и в последующие века: выбирать же из нескольких «исторических лиц» отца для явно нарицательного Хотена нет никаких оснований. Короче, мнимые или подлинные реалии, привлекавшиеся до сих пор исследователями в связи с былиной «Хотен Блудович», не служат доказательствами в пользу ее определенного места и времени возникновения.

В данном случае значение серьезного аргумента приобретают обстоятельства, связанные с географическим распространением былин «Хотен Блудович» и «Алеша Попович и сестра Бродовичей» (см. карту 4). Обе они близки по эволюционным качествам, довольно сходны и вместе с тем по некоторым моментам содержания различаются как произведения-антитезы. Это значит, что они возникли приблизительно одновременно, но в разных местах. Былину «Алеша Попович и сестра Бродовичей» мы признали среднерусской и связали ее занесение на Русский Север с московской колонизацией. Это убедительно подтверждается ее записями в среднерусских районах. Между тем былину «Хотен Блудович» находили лишь на Севере, в пределах или на периферии былых новгородских владений. Примечательно также, что обе былины в своем бытовании почти нигде не соприкасались, кроме трех поздних пунктов Поморья с заведомо смешанным эпическим репертуаром. Сравнительный учет всех обстоятельств по обеим былинам заставляет делать естественный, как представляется, вывод о новгородском происхождении былины «Хотен Блудович». Вывод подкрепляется и анализом ее так называемых «киевских» реалий.