Новгородские былины

Мотив обсыпания копья золотом как традиционная форма требования непомерного выкупа (ст. 55—58) характерен именно для былины «Хотен Блудович». Помимо этого варианта, мотив встречается еще в 11 независимых текстах былины, записанных в разных районах Русского Севера. Это позволяет утверждать, что мотив стал традиционным для былины «Хотен Блудович», но, судя по ранним вариантам (№ 54, 55), он был привнесен в текст после его создания, т. е. в ходе бытования на Русском Севере. Мотив обсыпания копья деньгами очень редко встречается в русских эпических песнях «Илья Муромец и Соловей-разбойник»[184], «Молодость Василия Буслаева»[185], «Казарин»[186] и «Мать продает своего сына»[187], которые в большинстве случаев записывались от лиц, знавших былину «Хотен Блудович», или в местах, где эта былина бытовала. Поэтому мы склонны считать появление в них мотива обсыпания копья деньгами влиянием былины «Хотен Блудович», перенесением из нее этого мотива. Откуда мотив попал в былину, мы не знаем, ибо за пределами перечисленных произведений его пока не удалось обнаружить в иных русских фольклорных текстах.

Для варианта А. В. Георгиевской примечательно, что уцелевшие после стычки братья сами предлагают Фадею выкуп за свои жизни и сами пытаются откупиться (ст. 52—58). В последующих вариантах требование выкупа переходит к победителю, а функция откупа — к матери побежденных.

Любопытна роль Чурилы, известная лишь по этому тексту (ст. 59—62). Она аналогична роли Ильи Муромца, выступающего посредником в некоторых северо-восточных вариантах былины «Алеша Попович и сестра Бродовичей».

В каргопольской версии «киевские» реалии совершенно отсутствуют, роль вдовы-оскорбительницы ограничена исходной частью былины.

57. [Фотей Збудович.] Печатается по тексту сб.: Гильфердинг, III, № 282. Записано А. Ф. Гильфердингом в 1871 г. от Матрены Григорьевны Меньшиковой, примерно 40 лет, на Кенозерском погосте (Кенозеро). М. Г. Меньшикова — подруга А. В. Георгиевской (см. № 56), но ее текст совсем иной, так как она перенимала старины у своего отца.

Зачин былины типичен для эпических песен так называемого «Владимирова» цикла, однако здесь он служит внешней привязкой. След привязки к иному месту действия мы видим в том, что Фотей осознается чужаком, приезжающим откуда-то в Киев (ст. 51 и др.).

Тут впервые появляется новый персонаж — слуга Фотея (ст. 39 и след.). И уже в этом тексте роль слуги напоминает роль Екима, паробка (оруженосца) Алеши Поповича из былины «Алеша Попович и Тугарин». При совместном бытовании обеих эпических песен в рамках севернорусской эпической традиции былина «Алеша Попович и Тугарин» в этом отношении, очевидно, влияла на былину о Хотене. Переосмысляя древний образ похитителя, певцы старались представить Хотена богатырем, и былина «Алеша Попович и Тугарин» помогала найти соответствующие средства изображения.

Тут Фотей требует, чтобы сама Часовенная вдова обсыпала копье золотом и тем откупила бы свою дочь от умыкания (ст. 64—67). Это новый сюжетный ход. Роль сыновей вдовы таким образом сводится к минимуму, к скромному упоминанию о том, что они выступают во главе посланных матерью мужиков.

Образ мужиков-должников, посланных против Фотея, наверное, реалистичен в том смысле, что в пору средневековья бояре не раз сводили друг с другом счеты руками своих «запорученных» мужиков. Но Фотей поступает не как боярин. Ему приписаны идеальные с точки зрения мужика поступки. Мало того, что Фотей не трогает мужиков как «поневольных» людей. Он еще требует у Часовенной вдовы «записи закладние», раздает их мужикам и тем самым освобождает мужиков от долгов, от грозящей вековечной кабалы. Ни в одном другом варианте былины более не говорится о Хотене как защитнике мужиков от социального произвола.

Увлекшись развитием этой темы, создатели версии даже позабыли сообщить, взял ли Фотей со вдовы свой выкуп. Об этом остается только догадываться по тому, что Фотей увозит Чадиночку в свой дом.

58. Хотён Блудович. Печатается по тексту сб.: Киреевский, вып. 4, с. 72—77. Записано учителем Онежского уездного училища А. Верещагиным в начале 50-х годов XIX в. в г. Онега, на Онежском берегу Белого моря.

По характеру разработки текст отражает чуть более позднюю ступень развития, нежели кенозерский вариант (№ 57). В нем Часовая вдова начинает играть активную роль на протяжении всех событий, но и ее сыновья еще не перестали быть субъектом действия. Эпизод, где мать посылает сыновей в погоню за Хотёном, несколько напоминает, притом сугубо типологически, известную на Украине, в Белоруссии и Польше балладу о погоне братьев и их расправе с похитителем сестры.