Новгородские былины

Почти всем текстам былины свойственно упоминание Киева и князя Владимира в вариациях общерусского зачина. Исключений немного. Например, местом действия названа «Индея богатая» (здесь № 55). В одном заонежском тексте (№ 64) певец алогично упоминал то Новгород, то Киев. В кенозерском варианте (№ 57) сам герой живет где-то вне Киева, но события происходят в Киеве: несомненный след переработки предшествующей версии. Такого рода исключения позволяют полагать, что традиционный зачин с упоминанием Киева и князя Владимира — в сугубо местных формах выражения — был закреплен за этой эпической песней, как и за многими другими[177], уже после того, как она сложилась. Закрепляя зачин за былиной, певцы разных мест тем самым сходились на мысли, что местом действия ее событий мог быть только эпический Киев[178]. Поскольку из всех «киевских» реалий лишь традиционный зачин объединяет почти все варианты былины о Хотене, постольку у нас есть основание исключать ее киевское или московское происхождение.

Еще две «киевские» реалии известны по вариантам нескольких районов Русского Севера. Так, для войны с Хотеном Часовая вдова нанимает силу именно у князя Владимира по вариантам Заонежья, Пудоги, Карельского и Зимнего берега, Пинеги и Мезени. По просьбе Часовой вдовы князь Владимир соглашается назвать ее дочь Чайну своей «племницей»[179] — по вариантам из Заонежья, а в вариантах из Повенецкого уезда, Пудоги, Пинеги, Карельского и Зимнего берега он уже прямо именуется родным дядей Чайны и, следовательно, братом Часовой вдовы. Анализ (см. примечания к текстам) позволяет установить эволюционную соотносимость текстов, содержащих такие «киевские» реалии. Эти тексты близки между собой и по другим признакам содержания. Они, по нашему мнению, одно из многочисленных следствий общения и внутренних миграций на Русском Севере.

В отношении же иных «киевских» реалий, если они фигурируют в каком-то варианте, наблюдаются заметные локальные различия, в отличие от предыдущих эволюционно не соотносимые между собой.

Сказанное о «киевских» реалиях приводит к заключению, что киевизация былины о Хотене развивалась по мере ее вхождения в общерусский репертуар, главным или, быть может, исключительным образом в ходе ее бытования на Русском Севере.

Наше мнение о киевизации былины «Хотен Блудович» как о ее позднем эволюционном признаке совпадает с мнением В. Ф. Миллера. Однако это совпадение внешнее. Нельзя согласиться с В. Ф. Миллером в том, что киевизация былины могла происходить уже в Новгороде, ибо новгородцам, актуализировавшим древний сюжет, не было необходимости искать эпический центр за пределами своей метрополии, или же была начата вездесущими скоморохами, занесшими былину на Русский Север[180].

54. Гардей Блудович. Печатается по тексту сб.: Кирша Данилов, с. 106—109. Записано около середины XVIII в. Место записи неизвестно.

Среди других вариантов текст выделяется некоторыми, только ему присущими элементами повествования. Лишь здесь Горден сшибает полтерема горстью песка (ст. 66—70), а не палицей или копьем — это, пожалуй, слишком гиперболично и для эпической песни. Странным кажется, что Авдотья Чесовична пробегает мимо Гордена (ст. 71—76), а тот не пытается ее захватить: подобная ситуация, если судить по южно-славянским песням об увозе, была бы допустима в том случае когда герою уготована роль похитителя. Горден, в свою очередь, отправляется на княжеский двор просто «рассматривать» оскорбительницу (ст. 79—80) — это тоже странно. Обе странности допущены певцом ради того, чтобы как-то привести Гордена к сыновьям оскорбительницы. Они тут играют активную роль. И гибнут в драках один за другим. Лишь после их гибели Горден, наконец, играет роль похитителя: он уводит Авдотью из ее дома и венчается. Смерть ее девяти братьев не оказывает никакого воздействия на других персонажей. Даже мать не вспоминает о смерти своих сыновей и примиряется с их нечаянным убийцей и своим неожиданным зятем.

Не вполне логичные сюжетные повороты текста можно объяснить тем, что старый стереотип, согласно которому похититель девушки сначала устранял (губил или пленял) ее братьев, подвергся переосмыслению в плане социального неравенства сторон, но художественными средствами переработка традиционного стереотипа еще не была сделана достаточно убедительно.

«Киевизация» этого текста, за исключением традиционного зачина, несопоставима с севернорусскими вариантами.

55. Женитьба Дюка. Печатается по тексту сб.: Рыбников, II, № 207. Записано в начале 60-х годов XIX в. в Каргопольском у. Олонецкой губ.