Он делал то и то: вернул завети исцелил алтарь, придя с востока,востребовал доверье, издалеканиспавшее огнем ему вослед,и разве он не каждого пророка,смердевшего Ваалом на весь свет,прикончил у Киссонова потока?8 Но дождь пошел и помрачнел закат…Когда ж к нему с угрозой, как к убийце,явился вдруг посланец от царицы,он убежал куда глаза глядят,12 и так добрёл, безумец, до пустыни,и сел под можжевеловым кустом,и зарычал, как зверь: «Довлеет нынемне, господи! И смерть мне поделом!»18 Но тут его коснулся ангел вскоре,сказав: «Восстань, пророк, и ешь и пей!»И встал, и умилился он во взоре,и шел к горе он ровно сорок дней.20 Потом к нему господь пришел туда —не в вихрях ветра, не в землетрясеньи,не в складках пламени, что на мгновеньекак будто вдруг осело от стыдаперед неслыханным и небывалымвторжением в чуть слышном дуновеньи.Но он, старик, укрытый покрывалом,его почуял кровью без труда.
В крахе кто признается своем?Царь еще был горд величьем карыв миг, когда он своего гуслярачуть к стене не пригвоздил копьем.5 Лишь когда от бога дух лукавыйодолел царя в его дому, —лишь тогда душа лишилась славы,и блуждала кровь его сквозь тьму,в страхе суд отыскивая правый.10 Он пророчил, вопреки гордыне,только для того, чтобы беглецдальше убежал. Так было ныне.А когда-то он — почти юнец —14 прорицал, как будто жилы шеиустьем упирались в медный рот.И, казалось, — он был всех прямее,и, казалось, — сердце в нем орет.18 Но былых достоинств сан высокий,перед ним валялся — труп как труп.Рот его, вмещавший все потоки,Проржавел и прохудились щеки,словно желоба раструб.
Эндорская жена вскричала: Вижу!Царь за руки схватил ее: Кого? —но не дал досказать и, встав поближе,он сам проник в событья существо.5 И тут услышал старца голос он:Я спал. Ты мой встревожил сон.Зачем простер ты руки к небу?Бог на тебя с враждою смотрит вниз,от уст моих победы ты не требуй —в моих устах остались только зубы,и больше ничего… И он исчез.И в ужасе и в горечи сугубойжена заголосила: Покорись!14 А он, что над народом в дни удачвздымался гордо, как над войском знамя,пал на землю и залился слезами:он видел смерть свою сквозь плач.18 А та, что крик невольный подняла,хотела, чтоб он позабыл все это.А он не ел с рассвета до рассвета,она же опресноки испекла22 и повелела сесть ему на ложе.Он сел и словно мигом все забыл,все — кроме той последней воли божьей…И он стал есть и набираться сил.