«Новый тоталитаризм» XXI века. Уйдёт ли мода на безопасность и запреты, вернётся ли мода на свободу и право?

Все попытки современной философии вытащить себя, подобно Мюнхгаузену, за хвостик парика на затылке из болота одномерной идеологизированности – и противопоставить плоскому культу современности что-то более мудрое и интегральное, вроде «цивилизационного подхода», разделяющего человечество на конкурирующие друг с другом макро-пространства[580], культурно-историческое воображение тоже, увы, не зажгли. И «новую веру» взамен утраченной религии прогресса, сулившей единое лучшее завтра для всего человечества, не породили.

И даже самый лакомый кусочек модернизма – научно-технический прогресс, продолжающий фонтанировать консьюмеристскими новизнами и ещё не так давно казавшийся величественным и бесстрашным титаном – Прометеем, ныне обернулся хайповым аниматором Илоном Маском – стопудово классным парнем, с которым, конечно, «прикольно», но без которого, в общем, «тоже норм».

Миллиардер Илон Маск и его сверхтяжёлая ракета FalconHeavy. Коллаж

Конец эпохи «единственно верных идей», сопровождаемый взлётом новой цензуры и всё более удушающих, подобно иприту на фронтах Первой мировой, запретов на экстремистские, расистские, сексистские, эйджистские, эйблистские и прочие слова, словечки, намёки, полунамёки и экивоки, – означает лишь то, что «прогрессивный» истеблишмент тоже паникует. Ибо выдохлись и прекратились всемирные потуги на всеобщую, одну на всех, современность и единую для всех модель «рая на земле».

Все старые идеологии на наших глазах стремительно пожирают сами себя, отрицая то главное и центральное, что некогда хранили, как алмаз Кохинур, в своих имперских коронах. И в чём нынче – как в универсальном эликсире жизни – сами же разуверились. Либералы – в либеральной демократии, коммунисты – в научном коммунизме, патриоты-державники – в державе и патриотизме, националисты – в том, что «нация превыше всего», религиозные фундаменталисты – в том, что могут всех неверных обратить в свою веру или победить. И т. д.

Вместо веры в прогресс в текущем столетии явилось – пока ещё негласное – смирение перед незыблемостью «человеческих природ» – цивилизаций и их метафизически неизбывных культурных кодов. Исход Америки из Афганистана – просто яркий слайд в этой затемнённой презентации, последовательно разворачивающейся на протяжении двух десятилетий кряду.

Сегодня идёт трудный путь осмысления того, каким образом эти культуры можно (если, конечно, нужно) хотя бы частично перекодировать, модифицировать и «улучшить».

Словом, все умные и прекрасные просвещенческо-прогрессистские тексты эпохи модерна-постмодерна-метамодерна ныне незримо отправляются, скажем так, в архив:

«Думать и понимать окружающий мир и своё место в нём приходится начинать по сути с нуля…»[581].

III

Всё это означает, что в обозримом будущем у людей – не «конец истории», а новые ценности, новые веры и новые королевства.

А именно, королевства локальных идентичностей и локальных культур, которые ждут своего времени, чтобы взять реванш у обветшавших и сдувающихся мега-идей и супер-структур, – и из фазы «в себе» перейти в фазу «для себя и для нас».

Только путь осознания своей культурной, в том числе гражданско-политической, полноценности и полновесности, «первосортности» – думается, даст шанс региональным цивилизациям – регионациям[582], – и не только в зонах повышенной военно-политической турбулентности, но и в странах «золотого миллиарда», – почувствовать хозяевами своей судьбы себя, а не глобальный истеблишмент, давно одряхлевший, но по-старчески упрямый и цепкий.

Агесандр Родосский, Полидор и Афинодор. Лаокоон и его сыновья. 40–20 г. до н. э.

Почувствовать – и вернуть себе радость собственной мечты, а вместе с ней – живое дыхание своей особой культуры, которая всегда будет открыта для диалога и взаимообмена. Ведь локальное (если только оно не упрятано в неконтактных джунглях) просто обречено на открытость и добрососедский, а не конкурентный, интерес ко всему, что на него не похоже, но что так же точно открыто ему. Хотя бы просто потому, что локальное не способно быть экономически самодовлеющим, а значит, никогда не сможет добиться состояния полной автаркии. Да и вряд ли захочет.

Вот таким, думается, станет в итоге XXI век, успешно попрощавшийся со своими конфликтогенными прародителями и пройдя через горнило испытаний переходной эпохи: от бурных сверхдержавных ристалищ – к спокойному регионалистскому интерактиву[583].

Парадоксальным, на первый взгляд, образом, но именно ситуация пандемии подтвердила стратегический курс XXI столетия на имплицитную, то есть не провозглашаемую официально-программно, но осуществляющуюся стихийно, «исподволь» регионализацию.