«Новый тоталитаризм» XXI века. Уйдёт ли мода на безопасность и запреты, вернётся ли мода на свободу и право?

Изменение социокультурного функционала интернета сможет случиться только в том случае, если в реальной, а не виртуальной жизни произойдут качественные общественно-политические, а следовательно, и культурно-политические перемены. И, самое главное, если эти перемены сумеют породить новые версии оптимистического завтра и групповой первосортности, помимопочившей в бозе глобально-неолиберальной, а равно ресентиментной (и, как было показано выше, по определению неэффективной) ново-тоталитарной.

Как представляется, таким философским камнем, дарящим людям шанс на реализацию их главного права – быть самими собой и никому культурно-цивилизационно не подчиняться, сохраняя конкретно-историческую почву под ногами и, значит, хотя бы условную власть над завтрашним днём, а равно приверженность своему первосортному культурному коду и своим сакральным пенатам, – можетстать глобальный регионализм.

Иными словами, деглобализация и регуманизация интернета смогут произойти лишь в том случае, если множество локальных культур, из которых состоит нынешний пока что иерархичный и культурно неравноправный мир, получат возможность жить и развиваться без внешнего силового или культурного протектората – не важно, чьего именно: государственного или глобально-сетевого. И, став по факту в глазах собственных граждан первосортными, сконцентрируют внимание на судьбах и нуждах своих реальных, а не виртуальных, региональных домов[567].

Глобальное пространство в этом случае никуда не денется. Оно просто узнает, наконец, своё место как пространства коммуникации, а не межкультурной борьбы за виртуальное доминирование. И, возможно, перестанет в этом случае быть, как принято нынче говорить, «токсичным».

Речь вовсе не о примитивном локальном эгоизме и не о замыкании сообществ в четырёх региональных стенах. Речь о появлении таких условий, при которых слово «свобода» перестанет ассоциироваться с букетом ядовитых процессов, неподконтрольных людям и порождающих миф о спасительной «безопасности» и жизнелюбивой тяжести сапога Большого Брата.

Речь о том, чтобы дать либерализму – и даже либеральной демократии – шанс стать востребованными в той степени, в которой их захотят и, главное, смогут востребовать конкретные культурно гомогенные сообщества. А то, что у либеральной теории и практики есть немало того, что способны при желании безболезненно «апроприировать» многие (хотя и не все, и это тоже надо учитывать) из тех, кто ныне пребывает за рубежами «золотого миллиарда», это, в общем, аксиома, многократно подтверждавшаяся в новейшей истории.

Речь о возникновении условий, при которых все локальные сообщества планеты Земля получат международно-правовой шанс на безболезненную либерализацию, не подгоняемую ни колониальным кнутом, ни постколониальным пряником. При этом как, когда именно и в какой именно мере пользоваться этим шансом, региональные сообщества должны решать, разумеется, сами.

Речь о наступлении глобальной региональной оттепели как единственно реалистичной перспективы выхода либерализма на принципиально новый, не экспансивный и культурно вариативный исторический уровень.

Когда именно это случится?

Любые предсказания, как доказывала история не раз, – в том числе на примере незадачливого «пророчества» Фрэнсиса Фукуямы, – зачастую сбываются «с точностью до наоборот». И всё же некоторые из глобальных предсказаний верно угадывают вектор грядущих перемен, как это, например, случилось с книгой Андрея Амальрика «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года», фактически предвосхитившей, хотя и не «буквально по пунктам», крушение СССР[568].

Московский политический и экономический комментатор Марина Шаповалова обозначила срок глобальной регионализации, которая видится ей не как постепенный, но как «обвальный» процесс, – в 10–20 лет, допустив при этом, что он может оказаться более длительным:

«Существующая мировая система будет держаться до упора, столько, сколько сможет. И распадётся в сроки, сравнимые с августовским путчем и осенью после него. Одновременно вся. Этот системный кризис завершится переходом мира в иное состояние. До конца XXI века – это уже не вероятность “плюс-минус”, а стопроцентная гарантия. Причём о максимальной вероятности уже можно говорить в перспективе 10–20 лет. Все сроки тут предположительны. Можно ошибиться. Поскольку инерция самосохранения позволяет растягивать время на десятилетия, а в масштабах человеческой жизни это очень долго. По аналогии с СССР – его обречённость стала очевидна анализирующим в 1960-х, но неизбежное произошло лишь через два с половиной десятка лет. И если бы не “чёрный лебедь” путча, могло случиться ещё позже»[569].

Марина Шаповалова

Однако, независимо от конкретных сроков, сам «обвально-регионалистский» вектор развития не перестаёт быть неизбежным: