«Новый тоталитаризм» XXI века. Уйдёт ли мода на безопасность и запреты, вернётся ли мода на свободу и право?

«Потому что обнулились смыслы и прекратилось развитие. С этого момента любая система идёт в тупик. Несётся туда или ползком продвигается, останавливаясь на передышки – конец один. Накопленный жирок, понятно, скорость замедляет. Но и только. А вот попытки кардинального “реформирования“ без смыслов и высвобождения потенциалов катализируют процесс»[570].

Если этот прогноз в целом верен, то переход от многоэтажных держав – к государствам регионального типа, к чему-то вроде античных полисов, средневековых городов-коммун или современных государств-регионов (таких, как Сингапур, Нидерланды, Исландия, Тунис и т. д.) позволит людям осуществить «великий исход» из Глобальной сети, назад, в локальную реальность. То есть в ту единственную реальность, в которой человек может быть полноправным хозяином своего дома, а значит, и своей судьбы. Где завтрашний день не кажется заложником полчища неизвестных и неконтролируемых удалённых вводных. И где первосортность дома подчёркивается самим фактом его свободы и самостоятельности, его субъектности, а не объектности в отношениях с внешним миром.

Чем ближе начальство к гражданам, тем, как правило, граждане «крупнее», – а значит, и «первосортнее», а начальство – «мельче». Тем меньше такое государство похоже на дракона и тем больше – на скромную рептилию-ящерку, изящно пресмыкающуюся перед людьми.

Если приглядеться, то можно заметить, что даже в нынешнем «оглобаленном» мире что-то более-менее похожее на реальную политику, а не на шумовой инфо-фейк и абстрактно-бунтарский выброс протестной энергии, происходит именно на уровне политических пространств «регионального типа».

И здесь – о чудо! – даже интернет оказывается союзником и агрегатором живых людей, а не их «атомизатором». В Тунисе, Каталонии, в Шотландии, в Беларуси, в Поморье, в Прибайкалье, в Хабаровском крае, в конкретных городах и штатах США. Или даже на уровне отдельных городских районов – например, на Петроградской стороне СПб, где люди создали в сети «ВКонтакте» сразу три сообщества (численностью 30 тыс.[571], 12 тыс.[572]и 196[573]участников) и ещё одно в сети «Фейсбук»[574][575], в которых ввели табу на дискуссии о «большой политике» и стали решать общие проблемы своего территориального дома, а также частные сюжеты: обсуждать муниципальные выборы, делиться полезными советами, актуальными фото района, задавать те или иные бытовые вопросы, пристраивать котят и т. д.

Словом, переориентация Сети с глобального на региональное измерение должна произойти естественным путём, став производной от свободной переориентации человеческих предпочтений, а не детищем цензурно-изоляционистской интернет-политики власти, подобно тому, как это происходит сегодня в Китае (и, увы, не только в Китае), где эта политика «носит жёсткий, бескомпромиссный характер», ставя своей целью отнюдь не превращение Сети в инструмент эффективной социальной самоорганизации людей, но нечто прямо противоположное. А именно,

«ограничение доступа китайских граждан к “нежелательному” контенту, недопущение распространения в интернете “нежелательной” информации, оказание пропагандистского влияния на китайскую аудиторию, контроль над общественным дискурсом, недопущение возникновения и консолидации в китайском обществе протестных настроений посредством интернета»[576].

Сеть сама по себе неплоха, если она остаётся средством, помогающим живому человеческому общению и взаимодействию, а не уводящим от него в тупик глобально-депрессивного одиночества[577]. Будучи связанной с конкретным реальным и, главное, локальным, территориально близким пространством, Сеть перестаёт быть инструментом порабощения людей государственным и прочим удалённым контролем. По той простой причине, что проблематика живых локально-территориальных пространств подконтрольнее самим людям, позволяет им реализовать себя здесь и сейчас, быть полезными другим людям, делать конкретные добрые дела и получать адресную благодарность.

Такая реальная Сеть связана с жизнью, которую человек каждый день видит из окна и на улице, так что любые изменения, которые фиксирует эта сеть, не просто заметны человеку, но непосредственно ему сопричастны, позволяя ощутить свою жизнь более полной, а не выхолощенной глобально-информационной «удалёнкой», на которую ни повлиять, ни даже просто соприкоснуться с которой иначе, как на экране монитора или смартфона, – невозможно.

И при этом Глобальная сеть «похищает» человека у его локальной реальности, заставляет напряжённо и безостановочно следить за тем, что от него никак не зависит, и не даёт заметить то, на что человек вполне мог бы повлиять, проявив хотя бы минимальную реально-сетевую, а не виртуально-сетевую активность.