Если попытаться суммировать и обобщить сказанное выше, придётся признать, что в начале XXI века Запад как цивилизационное целое решил бросить вызов своим правовым культурно-историческим основам. А именно, догматам о
Напомню, что эти основы либеральной «цивилизации права», восходившие к древнегерманскому институту
«Само понятие свободы, или вольности, широко распространившееся в эпоху коммунальных революций, прежде всего означало право, “своё право”, под которым горожане, вслед за феодалами, понимали неотчуждаемость своего имущества и неприкосновенность социального статуса личности. Принадлежность же к той или иной корпорации (городская община, купеческая гильдия, университет и т. д.) гарантировала охранение этого права»[397]
.В дальнейшем указанные основы продолжали системно и институционально развиваться. Правовой статус личности, который сумели утвердить европейцы, гарантировал их от
«Важно подчеркнуть, что западное феодальное право ограждало собственность и личность индивида не только от посягательства со стороны других частных лиц (это являлось функцией права практически любого цивилизованного общества), но и от покушений на них со стороны королевской и сеньорской власти, полномочия которых, таким образом, оказывались ясно очерченными»[398]
.В итоге европейская / западная цивилизация на протяжении всех полутора тысяч лет своей истории неизменно демонстрировала политическую яркость и социокультурную динамичность, позволившую ей не только во многих отношениях вырваться вперёд, по сравнению с другими цивилизациями и культурами, но и волей-неволей увлечь их за собой по пути непрерывного социокультурного
Цивилизационная формула Запада при этом, несмотря на исторические «зигзаги» и вызовы, с которыми европейская цивилизация сталкивалась в течение всего этого времени, оставалась неизменной и сводилась к краеугольному для либерализма понятию:
«Это – свобода. Но свобода не как некая мистическая абстракция или осознанная необходимость, а свобода как право, дающее определённые социальные гарантии неприкосновенности личности, её статуса и собственности»[399]
; «Впервые возникнув в недрах западного общества, где её носителями явились, прежде всего, феодальные сеньоры, эта свобода создала благодатную почву для развития средневековых городов, торговли и производства, и в неменьшей степени – научной мысли и искусства. За эту свободу шли на борьбу с феодальными сеньорами горожане эпохи коммунальных революций. За её расширение и упрочение выступала буржуазия нового времени. Придя к власти и установив твёрдые политические гарантии соблюдения частноправовых интересов, она сделала капиталистическое развитие исторически необратимым»[400].Когда мы с моим учителем – известным петербургским медиевистом Юрием Павловичем Малининым писали эти строки в начале далёких 1990-х, мы оба были убеждены в том, что характеризуем устойчиво развивающийся культурно-исторический проект: правовой в своей основе и не способный к антилиберальной «эволюции вспять», – тем более не под влиянием авторитарных устремлений правительственной власти, но под мощным напором тоталитарных трендов, повсеместно и спонтанно пробивающихся «снизу», со стороны самого западного социума.
Сегодня вопрос о необратимости либеральной эволюции Запада (не говоря уже о других цивилизационных пространствах современного мира), как следует из фактологического материала, проанализированного в настоящей работе, вновь становится актуальным и отнюдь не риторическим. Для того, чтобы убедительно ответить на этот вопрос, а также понять, есть ли у Запада и у мира в целом в XXI столетии шанс на «детоталитаризацию», и если есть, то с чем именно он связан, следует прежде всего уяснить истоки той «эволюции вспять», которая приключилась со «свободным миром» в текущем столетии.