Нулевой Архетип

Мимо проплывали камни Цитадели, воздушные экипажи и каноэ. Где-то вдалеке, от вокзала отчаливал пассажирский дирижабль.

Джек смотрел вдаль и молчал.

– Все будет хорошо, – зачем-то сказала ему Кейн.

– Это полагается говорить мне.

– Я успела первой, – она протянула руку, коротко коснулась его пальцев – походя, привычным, совершенно обыденным жестом.

Он выдохнул, сжал ее руку в ответ и отпустил:

– Прорвемся.

На воздушном причале особняка их встретил Эдвард. Его высокая темная фигура в вечерних сумерках напоминала силуэт мрачноватой птицы.

– Вы раньше на пятнадцать минут, госпожа Анна, – он приветствовал ее коротким поклоном, и она ответила кивком:

– Нас пригласили, а значит, нам все равно рады.

– Безусловно. Прошу, следуйте за мной, – он смерил Джека оценивающим взглядом, кивнул, словно бы своим мыслям, и направился к входу в дом. – Мастер Дамин уже приехал. Он будет рад вас видеть.

– Это мой сводный кузен, – пояснила Кейн Джеку. – Я думала, он улетел из Цитадели.

Дамин был не только ее кузеном, родители надеялись, что Кейн станет его женой – их не связывали кровные узы. Но потом она поступила в Университет, и о свадьбе благополучно забыли. Впрочем, после стольких лет едва ли это имело значение.

– Приглашение вашего отца убедило его вернуться.

– Значит, я не единственная, кого пытаются призвать к порядку.

Эдвард провел их внутрь, и на несколько секунд Кейн задержалась на пороге, впитывая новые детали. Было странно вернуться в этот дом после десяти лет отсутствия. Оказывается, она многое забыла, и теперь вспоминала заново – крохотную трещину в полу у парадной лестницы, полированные мраморные плиты, высокие стрельчатые окна, за которыми с темного неба сыпался снег. Вазы с живыми цветами – мама всегда любила лилии. Выращивала их в зимнем саду под самой крышей.

Занавески на окнах были новые – темно-серые, из какой-то тяжелой, матово переливавшейся ткани. Мебель в гостиной тоже была другая, казалась строже и как-то холоднее.

Джек оглядывался по сторонам, и Кейн не нравилось выражение его лица – закрытое, угрюмое, будто бы он сравнивал все, что видел, с собственной крохотной квартирой, примерял, и делал выводы. Насколько могла судить Кейн, совершенно неправильные. Она встала к нему вплотную, ненавязчиво взяла под руку – просто потому, что могла, и потому что считала нужным показать: мы вместе.

– Вам нравится? – спросил ее Эдвард. – Многое изменилось с вашего последнего визита.

– Я предпочитаю маленькие дома. Мне в них уютнее.

– Раньше вы любили этот особняк. Я еще помню, как вы бегали по коридорам и прятались за вазами с цветами.

– Я выросла, и больше не вижу смысла играть в прятки, – Кейн вежливо улыбнулась, зная, что он поймет ее правильно. Ее изматывал этот разговор, и она жалела, что пришла.

– Теперь ты предпочитаешь играть словами, моя дорогая?

Мама всегда ходила бесшумно – плавно и грациозно, словно скользила по мраморным плитам. Когда-то она учила этому Кейн – вести себя правильно, быть красивой.

Кейн была плохой ученицей и совсем не старалась.

Даже не сожалела, когда у нее не получалось.

Нужно было ответить что-то, но Кейн не находила слов.

Джек неловко поклонился, выводя ее из ступора.

– Госпожа Кейн.

– Прошу, зовите меня Луиза. Друг Анны – практически член семьи для нас всех.

– Угу.

Мама почти не изменилась – держала спину очень прямо, смотрела со снисходительным добродушием и улыбалась. Она только выглядела чуть старше.

Ее кожа матово светилась – едва заметно, очень мягко, и Кейн скорее угадала, чем услышала несколько нот Миража. На коже, на платье и на волосах. Мама использовала медиатор – совсем простой, очень слабый. Наверное, один из легких косметических медиаторов, которые вошли в моду в последние пару лет.

Кейн всегда казалось, что использовать спирит так мелочно, так безоглядно – настоящее безумие.

Увидеть его у мамы… Кейн не знала, как реагировать. Красное яблоко лежало между ними на полу, и спирит пел в воздухе – ноты косметического медиатора были совсем тихими.

Но громкость не имела значения. Чтобы прорасти, спириту нужен был только один-единственный импульс, одна крохотная мысль.

– Ты не должна им пользоваться, – после десяти лет это были первые слова, которые Кейн сказала матери.

– Прости, милая?

– Ты не должна пользоваться косметическим медиатором.

– О, ты заметила. Мне говорили, что он скрыт ото всех, но, видимо, это «все» не включает в себя мастресс.

Кейн почувствовала, как напрягся Джек, увидела, как он нахмурился. Она сжала его руку, пытаясь предупредить без слов, и он промолчал. Было заметно, чего ему это стоило, и повисшая в воздухе пауза получилась неловкой, напряженной.

В тишине слишком громко тикали настенные часы.

Чтобы сказать хоть что-то, Кейн спросила:

– Отец не присоединится к нам?

– Он с Дамином. Мужские разговоры, ты же знаешь, милая, я стараюсь в них не вникать.

Она всегда говорила именно так, и всегда знала обо всем, что происходило в доме.

– Мы подождем их в малой столовой. Прошу за мной, господин…

Она вопросительно вздернула бровь.

– Джек, – угрюмо отозвался он. – Просто Джек.