o c24ec28d571a6d65

самая Габриэль – истовая католичка. Ночная кукушка дневную, как говорится, - перекукует.

Дневная, как ты понимаешь, это я».

- Да, - Джон набил трубку.

-Курить стал? – зорко взглянул на него Матвей.

Джон тяжело вздохнул и потер лицо руками. «Сейчас провожу тебя, и повезу Веронику в

Венецию. Она хочет умереть дома. Сам понимаешь, если бы не это, я бы с тобой поехал».

- Не глупи, - резко сказал Матвей. «И брата моего тоже трогать не надо – у него дочери еще

четырех лет не было. Сам все сделаю. А с Вероникой, - он осторожно взглянул на мужчину, -

все так плохо?

- Врачи разводят руками, такие вещи не лечатся, - Джон посмотрел куда-то вдаль. «Она еще

и опиум не принимает, от болей, терпит. Маленькому Джону тяжело, конечно, как сам

понимаешь».

- Ты останешься? На работе, я имею в виду, - Матвей заказал еще пива.

- Хоть мне и почти семьдесят – Джон едва заметно улыбнулся, - Ее Величество не хочет

меня пока отпускать. Мы же с ней, как ты с покойным царем Иваном – я ее ребенком еще

знал, и брата ее тоже.

Джон оглядел шумный, грязный зал, и вдруг вспомнил изящную комнату в Хэмптон-Корте.

«Март, да. Сырая была весна, дождливая. Я приехал с докладом, а она стояла у окна. Как

это она тогда спросила: «Джон, вы же хорошо знали моего отца. Он ведь не всегда ставил

интересы Англии выше собственного счастья?».

А я ответил: «Что позволено мужчинам, то не позволено женщинам, Ваше Величество», и

потом посмотрел на подол ее платья, - там были брызги грязи. «Я была на верфях, - сказала

она тогда. «Смотрела этот новый корабль, «Изабеллу». Не успела переодеться».

Сколько же ей лет тогда было? Тридцать два, да. А ему – тридцать. Господи, сколько лет

прошло, а она все это платье не выбрасывает, оно ведь до сих пор висит в гардеробной.

Бедная девочка».

- Ты что? – услышал он голос Мэтью.

- Задумался, - ответил Джон. «Прости. Так вот - о чем ты просил, - ладно, я согласен. Езжай

туда со своей Мэри, с сыном и живите спокойно. Ну, - разведчик улыбнулся, - будешь иногда

кое-что делать, так, по-дружески. Сколько лет-то Мэри твоей?

- Двадцать семь, - ответил Мэтью, и Джон подивился тому, как изменилось его холодное,

редкой красоты лицо, - оно стало нежным и мягким, - на единое, мимолетное мгновение.

- Ну, она тебе еще пятерых родит, - рассмеялся Джон. «Тебе еще шестидесяти не было, вон,

на брата своего посмотри – думаешь, это у него последний ребенок?»

- Не думаю, - поднял бровь Матвей. «И да – я не намерен терять времени, ты прав».

- Главное, - заключил Джон, поднимаясь, - чтобы у тебя все получилось. Ты же с ними не

виделся, в тот раз?

- Издали только, - усмехнулся Вельяминов. «Там стрельцы на каждом шагу, в этом Угличе, а

я все же там цепями тряс и мычал перед церковью, а не на коне гарцевал с саблей в руках.

Но весточку передал, и от них тоже получил – ты, же сам читал».

- Ну, поехали, - заключил Джон. «А то ты послезавтра отплываешь, а мне еще с твоим

братом надо посидеть, поговорить кое о чем».

- Я думал, он в отставке, - удивился Матвей, когда они уже выезжали на дорогу, что вела к

Амстердаму.

Джон посмотрел на плоскую, сырую, покрытую сетью каналов равнину вокруг, и заметил:

«Теплая зима в этом году, хорошо тебе на корабле будет».

- Вот же человек, ты какой – в сердцах ответил Вельяминов, - в простоте и слова не

скажешь.

- Я, мой дорогой, - сердито ответил Джон, - начал всем этим заниматься, когда покойный

король Генрих воевал с покойным же королем Франциском. Это полвека назад было. И до

сих пор жив, как видишь, чего и тебе желаю. А почему жив – потому, что молчу».

Матвей фыркнул и пришпорил своего белого, ухоженного коня.

В дверь постучали, и Эстер, открыв, увидев на пороге мнущегося мужчину, спросила: «Давно

началось?»

- Да уж с утра, - ответил тот, снимая шапку, - как коров она доила. Ну, там еще масло потом

сбить надо было, замотались, в общем. А сейчас уже охает, говорит, больно мол. Я на

лодке, быстро доберемся.

Женщина накинула плащ, и, взяв мешочек с инструментами и снадобьями, поднявшись

наверх, просунула голову в кабинет.

Мужчины сразу же встали. «Я в деревню, к пациентке, вернусь поздно, - сказала Эстер.

«Если твой брат приедет, на кухне все готово. И Мирьям уложи, ладно? Рада была

познакомиться, мистер Виллем, - она улыбнулась и добавила: «Спасибо за кукол, дочка

такой красоты и не видела никогда, вон, который час уже с ними играет».

- Я сейчас, - сказал Степан Виллему, и, оказавшись в узком, темном коридоре, вдруг легко

приподнял жену и поставил на сундук. «Все равно я тебя выше, - усмехнулся Ворон, и,

поцеловав ее, - долго и сладко, - шепнул: «Ну вот, ты вчера была, где надо, а теперь две

недели я тебя никуда из кровати не выпущу, соскучился».

- Я тебя разбужу, - пообещала Эстер, и, вдохнув такой знакомый запах – соль и теплые,

пряные специи, почувствовала, как подгибаются у нее колени.

- Иди уж, - добродушно велел Степан, чуть шлепнув ее. «Я потерплю. Но не задерживайся».

- Ну вот, - сказал Ворон, доливая Виллему женевера, - а Майкл теперь со мной из-за всего

этого не разговаривает.

- Хороший, - сказал адмирал, попробовав.