o c24ec28d571a6d65

- Я по делам, - даже не думая, повинуясь многолетней привычке скрывать правду, ответил

Джон. «А ты, какими судьбами?».

- Преподаю очередному молодому оболтусу, - отмахнулся ученый. «На кафедру математики

в Падуе меня не взяли, - он чуть улыбнулся, - надо хоть как-то зарабатывать деньги.

- Ты один? – осторожно спросил Джон, оглядывая грязный, в пятнах плащ, и покрасневшие

от холода руки Бруно.

- Один, - избегая его взгляда, ответил Джордано.

-Ну так пошли, поедим, я приглашаю, - Джон улыбнулся.

-Я не могу, - Бруно замялся и посмотрел на свинцовую, тихую воду канала. «У меня дела».

Джон помолчал. «Ну, тогда заходи ко мне, как будет время. Я здесь, на кампо Сан-Поло,

рядом с церковью, второй этаж, лестница с канала».

- Хорошо, - Бруно быстро пожал ему руку и пошел в сторону Каннареджо.

- Это кто? – спросил неслышно подошедший сзади сын.

- Тот, за кем ты сейчас проследишь, - усмехнулся Джон. «Хотел работать, так начинай.

Постарайся, чтобы он тебя не заметил».

Тонкие губы подростка чуть улыбнулись, и он, скользнув на узкую, тихую набережную,

растворился в наползающем с лагуны тумане. Джон услышал бой часов на колокольне, и

повернул домой – пора было кормить Веронику.

Обойдя церковь Сан-Феличе, Джордано свернул в грязный проулок. Над каналом было

развешано сырое белье, крысы, попискивая, разбегались, заслышав гулкий звук шагов,

отдающийся в облупленных стенах домов. «И неба отсюда не видно, - грустно подумал

Джордано, нагибая голову, спускаясь в подвал. «Как солнце выглянет, надо будет к лагуне

сходить, погулять».

Старуха поднялась и ворчливо сказала: «Опаздываете, синьор, вы и так мне гроши платите,

а я вас жду, между прочим. У меня свои внуки есть!».

- Простите, пожалуйста, - Бруно чуть покраснел и отсчитал медные монеты. «Знакомого

встретил. Завтра как обычно приходите, тогда».

- Молоко еще осталось, на ужин хватит вам, - сказала старуха, накидывая на голову шаль, - а

хлеб она весь доела.

Джордано услышал, как скрипит дверь, и, подойдя к низкой, застеленной рваным бельем

кровати, долго смотрел на мирно спящего в ней ребенка. Вздохнув, он зажег свечу,- темнело

рано, и, подышав на руки, пристроив бумагу на коленях, стал писать.

Девочка внезапно чуть зевнула, поворочалась немного, и, подняв голову, позвала: «Папа?».

Джордано повернулся к ней, улыбаясь: «Здравствуй, счастье мое!».

Он поднял дочку на руки и подышал в нежное ушко. Констанца тут же засмеялась и приникла

к нему: «Еще! Еще!»

- Джордано, - сказала тогда жена, измученно сглотнув, - дай мне доченьку». Он потянулся к

старой, выстеленной тряпками колыбели, и достал ребенка. Новорожденная чуть

заворочалась, и, посопев, приникла к розовому соску.

- Рыженькая, - плача, сказала Констанца. «Господи, чтобы ты только счастлива была,

Господи. - Джордано, - она взяла его руку и положила себе на лоб, - покрытый мертвенным,

ледяным потом, - ты найди ей кормилицу хорошую.

- Там, - она кивнула на свой сундучок, - я немного денег отложила, вам на первый год

должно хватить. Не бросай нашу девочку, Джордано, прошу тебя».

Он посмотрел на слезы, что текли по ее лицу, и сказал: «Прости меня, любимая».

- Да за что? – вдруг, задыхаясь, прошептала Констанца. «Ты мне десять лет такого счастья

подарил, о котором ни одна женщина мечтать не смеет».

Бруно обвел глазами низкий, сырой подвал, рассохшуюся кровать, истрепанные, в дырках

простыни и, опустив голову, прижался губами к руке жены.

- Пусть, - попросила Констанца, глядя на заснувшую у груди дочь. «Пусть так полежит.

Обними меня, Джордано».

Он устроился рядом и обнял их обеих. «Скоро уже сыночка нашего встречу», - слабо, еле

дыша, сказала Констанца. «Вот, да, любимый, держи меня так. Так хорошо». Она закрыла

глаза, темные, длинные ресницы дрогнули, и Джордано, увидев, как бледнеют щеки жены,

еще успел поцеловать ее – в уже мертвые губы.

«А Филиппо умер, когда ему три года, было», - горько подумал Бруно, все еще улыбаясь,

щекоча маленькую Констанцу.

- Уже читать умел, уже математикой я с ним начал заниматься. Как же он мучился,

маленький, дышать не мог, горло все забито было, губки посинели, и все шептал: «Папа,

почему больно так?» Констанца тогда тоже слегла, заразилась от него, при смерти была.

Господи, ну хоть эту ты не оставь своей милостью, - посмотрел Бруно на лукавую, будто у

лисички, улыбку дочери и, вздохнув, сказал: «Ну, ты же, наверное, есть хочешь, а?».

- Хочу, - серьезно сказала девочка, и попросила: «Дай я сама». Она слезла с рук отца и,

деловито подтащив к столу скамью, налила себе молока. «Хлеба нет?» - обернулась она к

Бруно, и тот, как всегда, удивился, как хорошо она говорит.

«Филиппо тоже рано начал говорить, еще года ему не было», - подумал Бруно. «И маленькая

тоже – к годику бойко болтала».

- Нет, радость моя, - развел руками он. «Но я куплю, мне завтра заплатят».

- Ты иди, папа, - сказала маленькая Констанца, выпив молока. «Дай мне книжку, иди,

работай. Я картинки посмотрю».

Он протянул дочери самодельную книгу – с картами земли и звездного неба, с рисунками

зверей, и, усадив ее рядом, ласково проговорил: «Ну, уж нет, я тебе почитаю».