совсем маленькое дитя, годика два ему, не больше».
- Не сделают, - согласился Джон. «Они просто оставят его в подвале, и ребенок умрет сам –
от холода и голода. Так что давай мигом».
Подросток сунул за пояс кинжал, и через мгновение его уже не было в комнате.
- А теперь – лодка, - пробормотал Джон, спускаясь вниз, поворачивая в сторону рынка.
В таверне еще было шумно. Он зашел через кухонную дверь и едва слышно свистнул.
Высокий, мощный пожилой человек, что чистил рыбу, обернулся, и, едва увидев лицо
Джона, вытерев руки о фартук, вышел во двор.
- Холодно как, - вдруг подумал разведчик.
- Так, - сказал он вслух, передавая письмо, - это в Рим, по обычному адресу, и, как всегда…
- Чем быстрее, тем лучше, - закончил пожилой человек и оба рассмеялись.
- На всякий случай, - подумал Джон, - я ведь знаю этого упрямца. Если ничего не получится,
если его арестуют – его повезут в Рим. Франческо, конечно, в курии, но один он ничего не
сделает. Нужен Испанец. Нечего ему торчать в Мадриде, пусть возвращается сюда, это уже
безопасно. С королем Филиппом мы уж как-нибудь по-другому разберемся. А Испанца,
учитывая его позицию в ордене, вполне могут посадить в трибунал святой инквизиции, что
будет судить Фагота. Вот и славно».
- И еще, - Джон помолчал, - мне нужна будет лодка. На рассвете. Ты же еще водишь дружбу
с контрабандистами?
- Вожу, - согласился хозяин.
- В Триест, - велел Джон. «А то там, - он махнул рукой на запад, - так просто будет не
выбраться. Через Вену будет легче».
- Хорошо, - хозяин чуть похлопал его по плечу. «Как сын?».
- Справляется, - Джон помолчал.
- Я тебе сардин дам, - хозяин увидел, как Джон хочет что-то сказать, и прервал его:
«Поедите, когда будет время. Они свежие, с луком и кедровыми орешками, как ты любишь».
«Тридцать лет я его знаю, - вдруг подумал Джон, глядя на то, как хозяин укладывает рыбу в
холщовую салфетку. «Господи, мы все старики уже».
- Жалко, что ты уезжаешь, - сказал мужчина, передавая ему сверток. «А то я тут венчаться
затеял».
- Тебе сколько лет? – сварливо поинтересовался разведчик.
- Шестьдесят, - хозяин усмехнулся. «Там дитя уже скоро на свет появится, хотелось, чтобы
его родители были женаты, сам понимаешь».
- Да, - Джон улыбнулся, - ну ладно, следующим годом вернусь, покажешь ребенка-то.
Он шел обратно в Сан-Поло и, вдруг, приостановился – тучи разметало ветром, и луна
висела прямо над горизонтом, над крышами домов – огромная, бледная. Джон, глядя на
темные, причудливые пятна, что покрывали ее поверхность, хмыкнул: «О бесконечности
Вселенной и мирах, так же его книга называлась? Так. Конечно, он прав».
Он вдохнул запах жареных сардин и только сейчас понял, что со времени обеда у дожа уже
успел проголодаться.
Девочка спала, положив нежную щеку на книгу. Джордано отложил рукопись, и посмотрел на
дочку. «Она на меня похожа, - подумал он. Дочка была некрасивая, но миленькая, со
смуглым, живым лицом, которое сейчас, во сне, чуть улыбалось. Рыженькие кудряшки
разметались по рваной простыне. Джордано подоткнул плащ, которым была укрыта девочка,
и вдруг вспомнил другой подвал – далеко отсюда, в Виттенберге.
Он тогда спустился по скользкой от изморози лестнице, и несколько мгновений просто стоял,
глядя на нежную, белую шею Констанцы. Золотистые косы, что спускались из-под чепца,
падали на прикрытые простым, серым платьем плечи. Она очинила перо и продолжала
переписывать, - аккуратно, медленно. На скамейке, рядом с ней, лежал сверток с шитьем, -
она, видно, с утра ходила к заказчицам.
Джордано поставил корзинку с едой на пол, и, держа в руке бутылку вина, наклонился:
«Итак, тем самым мы можем совершенно точно сказать, что наша планета является центром
обитаемого мира, который обращается вокруг нее, - перевел он с листа, и, рассмеявшись,
вынул перо из рук жены. «Брось эту чушь, - велел Джордано.
- Мне через три дня надо рукопись отдать, автор – профессор университетский, -
запротестовала Констанца.
- Ах, профессор, - Джордано поднял бровь. «Ну, тогда кто я такой, чтобы с ним спорить?».
- Садись, - Констанца сняла со стола бумаги. «Суп теплый, и даже на мясе, я костей купила
задешево». Она, наконец, заметила бутылку и стоящую на полу корзину.
- Что? – она вскинула голубовато-серые, обрамленные темными ресницами глаза.
- Говоря о профессорах, - Джордано открыл вино, - перед тобой сидит один из них.
Философии, правда. Два года буду читать здесь курс по Аристотелю».
Констанца ахнула и бросилась ему на шею. Уже приникнув к его губам, она отстранилась и
озабоченно спросила: «А ты можешь? Ну, об Аристотеле».
- Я, - ответил Джордано, поднимая ее на руки, - могу все. Ну, давай ты еще раз в этом
убедишься.
- Давай, - Констанца забрала у него вино, и, отпив, шепнула: «А я с прошлой ночи уже и
позабыла».
Он усмехнулся и снял нагар со свечи. «А потом, через месяц, она пришла ко мне в кабинет, -
мы тогда уже переехали в хорошие комнаты, - села на ручку кресла и горестно вздохнула:
«Ну, какая же я дура, Джордано. Я думала, что тогда, - она покраснела, - можно было, и
ошиблась. Но ты не волнуйся, я все устрою».