О хлебе, любви и винтовке

Меня остановил глубокий ров. На дне его поблескивала покрытая ряской вода. Огляделся — вокруг болотистое, поросшее чахлыми кривыми сосенками место. Все. Пистолет коснулся виска, я вздрогнул от прикосновения холодного железа. И рука опустилась…

«Еще минутку. Погляжу на солнце, попрощаюсь со всеми и тогда…» Я присел на край рва и заплакал. Вокруг было так прекрасно. Каждый росток, каждая травинка жили, тянулись к солнцу, рвались вверх, цеплялись за других, боролись, каждая чахлая сосенка дышала жизнью, хотя бы несколькими зелеными иголками. «Нет, я не могу теперь показаться ей на глаза. Нужно что-то делать. Хоть пешком идти. Только не возвращаться».

Я поднялся и пошел по краю болота. Меня остановил тяжелый сладковатый запах гнили. Неподалеку чернела куча перетлевшего хвороста. Я откинул ее. Шурша сухими листьями, кинулись во все стороны мыши и ящерицы. Под хворостом лежал человек. Вернее, скелет и остатки одежды.

«Кто это? — пронзила меня мысль, и только потом я боязливо осмотрелся. — Неизвестный солдат? Бандит? Невинно пострадавший мирный человек? Почему он здесь? За что его? Неужели такие вот кости укладывают в гроб, торжественно хоронят в могиле и потом в их честь жгут вечный огонь? Ведь это не культ умерших, не культ героев, ведь это культ человеческого безумия!»

На ветхой материи я увидел позеленевший кусочек металла. Комсомольский значок! Меня резануло по сердцу, словно я опознал останки.

«Не такой уж неизвестный. Он комсомолец. Он прекрасно знал, зачем его сюда привели. Но значка не снял! — Я взглянул на пистолет, и мне стало невообразимо стыдно. — А я-то из-за чего? Чего этим достигну? Он здесь, у болота, был один, в окружении врагов, но не поддался. Он мог отречься… вымолить прощение… сорвать этот значок, перейти к бандитам… Почему он этого не сделал? Может быть, это и есть тот взрыв, о котором люди будут говорить веками…

Да, это взрыв, это огонь, который будет гореть в сердцах людей и никогда не угаснет. Это свет, который будет светить его товарищам. Такое должно повергнуть в страх и врагов!»

Я не слышал ни гудков машины, ни криков шофера…

«Неизвестных солдат нет. Это прекрасно знали даже убийцы. Они боялись правды. Они испугались света, поэтому прятались в вонючем болоте. А он, он не прятался. У него было за что умирать…»

Я поднял пистолет и три раза выстрелил вверх. Это был салют в честь комсомольца, павшего в борьбе за правое дело.

Неизвестных воинов нет! Если человек не знает, зачем надел шинель, он не воин. Ему некого защищать.

— Что я наделала! — раздался совсем недалеко отчаянный голос Раи.

Шофер схватил меня за руку, но сразу же отпустил. Он понял, почему я стрелял, и снял шапку. Опустившись на колено, я снял значок и долго тер его о рукав гимнастерки.

— Поехали! — сказал я. — Надо сообщить.

Назавтра, оставив Раю на попечение Валанчюса, я еще по росе прибыл в Дегесяй. Передал книги, а потом признался Альгису:

— Знаешь, вышло так, что я подложил тебе свинью. Чепуху разную написал в характеристике.

— Дело твое, — равнодушно пожал плечами Альгис.

— Нет, я серьезно.

— Я тоже серьезно. И пошел ты к черту. Там работают умные люди, они поймут, если все это высосано из пальца.

— А если не поймут?

Бичюс заволновался, покраснел, несколько раз мотнул головой. Потом крепко зажмурил глаза, постоял, сжав кулаки, и опять улыбнулся.

— Ну, столько-то нагородить ты не мог.

— Я написал, что твой дядя в Бразилии, что ты дружишь с дочерью бывшего директора департамента…

— Все это правда.

— Я бы не стал писать, но Даунорас раздул, а его справка каким-то образом сохранилась в твоем деле. Если можешь, прости.

— Я бы на твоем месте тоже все написал. Там нужны чистые люди.

— Дай руку, я им все напишу и объясню.

— Дело твое. — Но руки он мне не подал. — Что ж, плохие новости закаляют характер. Спасибо и на этом. Намаюнас говорил, что временное поражение куда лучше временной победы. Он военный и поэтому значительно больше разбирается в тактике, чем мы с тобой. — Альгис ушел.

Я понял, что мое признание его страшно обидело, но он постарался не показать виду. Я теперь ничем не мог ему помочь. А честно признаться меня вынуждал найденный в лесу комсомольский значок. Его я и теперь ношу на груди.

Все же нужен вечный огонь на кладбище. На каждом перекрестке. Нужен не погибшим, а живым! Пусть дрожат негодяи, вспоминая о людях, надевших шинели.

А зачем я надел шинель?»

5

Непроглядная ночь. Тихо. Все спит. Одни только думы блуждают во мраке без преград. Побывав мыслями в космосе, в других мирах, облетев всю Галактику, Альгис вернулся к своим товарищам.

«По моему предложению народные защитники избрали секретарем комсомольской организации Шкему, как самого грамотного в отряде. Уже назавтра он пришел ко мне со всякими планами и предложениями. Мне понравилось его усердие, но я старался не выказывать этого, вел себя как можно сдержаннее. К концу разговора Шкема пожаловался:

— В нашем отряде шесть стариков. Все ничего, только Скельтис какой-то чудной: крестится, ладанку к прикладу прибил. Ни богу свечка ни черту кочерга.