О-О

В комнате гидов на Эй-восемь переминались с ноги на ногу растерянные Хели и Тайманец. По их словам, демонстрация жукачек закончилась примерно через четверть часа после ухода Призрака и последовавшей за ним Тали. Ребята вернулись в комнату обедать и обнаружили отсутствие Мамариты – тем более странное, что до того она настойчиво звала всех за стол. Беер-Шева предположил, что Мамарита отправилась на поиски Тали и Призрака; Хели полагала, что хозяйка ушла, обидевшись за невнимание к своей стряпне. И то, и другое было мало похоже на обычное поведение Мамариты, и спустя полчаса гиды забеспокоились всерьез. Беер-Шева и Чоколака взяли фонари и принялись обшаривать этажи – пока безуспешно, а Хели и Тайманец остались здесь, чтобы…

– Подожди, – остановила Тайманца Тали. – Чем занималась Мамарита после того, как я ушла?

Голанчик пожал плечами.

– Стояла, звала обедать…

– А вы?

– А мы смотрели в бинокль.

– Она тоже смотрела, – напомнила Хели. – Сначала не хотела, но Чоколака сунул ей прямо в руки, помнишь?

– Ну и что? Ну, подержала бинокль, что в этом такого? – снова пожал плечами Тайманец. – Она и смотрела-то не больше минуты. Уставилась в одну точку, а потом сразу отдала и ушла. Даже не улыбнулась…

– Мамарита пошла к О-О, – перебил его Призрак. – Мы видели.

– Что-о?

– Что слышал.

– А вы?! Где были вы?! – выкрикнула Хели. – Почему позволили?!

Призрак виновато потупился. – Так получилось. Не успели.

– Ясно-ясно… – насмешливо протянул Тайманец. – Не успели. Другим были заняты, как же…

– Можно сейчас взять фонари и пойти за ней, – сказала Тали. – Если отправиться всем вместе, то будет не так страшно…

Тайманец хмыкнул и промолчал. Они подождали возвращения Беер-Шевы с Чоколакой и стали собирать экспедицию. Решено было, что пойдут только парни. Когда Призрак, собрав товарищей в кружок, раздавал им последние наставления, Тали вдруг тронула его за плечо и молча показала в сторону коридора. Там, устало опершись на перегородку, стояла Мамарита, живая и невредимая. Лицо ее осунулось, глаза смотрели слепо, не видя.

– Я пойду, лягу, – проговорила она с трудом. – Хватит, набегалась. Пора мне…

– Мамарита! – заполошно подскочила к ней Хели. – Куда вы ходили? Зачем? Что там?

Женщина слабым отстраняющим жестом приподняла руку и, покачав головой, медленно двинулась в комнату напротив. Перед тем как войти туда, она обернулась и окинула ребят долгим тусклым взглядом.

– Нет там ничего, так и знайте. Никого и ничего.

Пусто. Вообще пусто. Надеяться не на что. Пора мне.

Мамарита умерла под утро – так тихо, что поочередно дежурившие рядом Хели и Тали не заметили, как и когда она перестала дышать.

15

В тот полдень Мамарита сварила рис – так, как она варила его всегда, как его любил Менаш – не слишком сухим, но и не чересчур размякшим. Такой рис нужно есть сразу – остывая, он становится невкусным. Но дети, как назло, ушли в дальнюю комнату рассматривать что-то в бинокль. Сначала Мамарита ждала их возле плиты, а потом решила поторопить. Наверное, зря – они все равно не слушались, считали ее сумасшедшей. Возможно, она и была таковой, если называть этим словом человека, почему-либо отринувшего реальность здравого смысла в пользу реальности иной, воображаемой, но больше пригодной для выживания.

Реальность здравого смысла… Правильно ли называть смысл здравым, если он не только не способствует здоровью, но ранит больнее самой больной боли? Не лучше ли в этой ситуации поискать опору в чем-то другом? Каждый отвечает на этот вопрос по-своему. Натан, к примеру, не захотел. Мужчины вообще куда сильнее привязаны к рассудку, к логике, цепляются за них до последнего. Мамарита считала это странным: разве логика – самое дорогое, что есть в жизни у человека? Нет ведь, правда? Отчего же тогда ее отдают последней, уже уступив все свои наиценнейшие ценности безжалостному грабежу судьбы?

Мамарита поступила иначе и только потому уцелела. В Комплексе не содержалось ничего, что могло бы напомнить ей о пережитом кошмаре; Комплекс вообще отрицал здравый смысл, опровергал устроенное, упорядоченное бытие. Сюда вселялись отверженные, неучтенные, призрачные люди, выброшенные далеко за обочину мира официальных бумаг, виз, запретов и разрешений. Здесь прятались ровесники сына, утратившие свои бумажные имена и оттого без проблем откликающиеся на любые другие. Любые другие, в том числе – и на самое нужное ей. «Менаш, иди есть!» – звала она. «Да, Мамарита», – откликались они.