О-О

Ясмин назвала сына Усамой Мухаммадом Исламом – так он и значился в метрике, в документах, которые Мамарита и Натан приносили вместе с младенцем на прививки и осмотры. Врачи и медсестры вопросительно поднимали брови, пожимали плечами, кто-то открыто улыбался, кто-то лез с бестактными расспросами. Это смущало, добавляло неловкости… – но с другой стороны, какое имя они могли бы ему дать, будь на то их воля? Не называть же его Менашем, правда? Ведь это окончательно оформило бы их родительское предательство по отношению к погибшему сыну. А если не Менашем, то как тогда? Поначалу они называли ребенка просто Мальчиком: «Ты уже покормила Мальчика?.. Давай взвесим Мальчика еще раз… Что-то мне Мальчик сегодня не нравится…»

Но довольно быстро Мамарита оговорилась, сменив в разговоре Мальчика на Менаша – не специально, случайно, просто вырвалось… Она даже в испуге схватилась за рот, будто ударив себя по губам, будто наказывая их за непозволительное кощунство, будто… Натан сделал вид, что не расслышал. Но потом это повторилось, еще и еще раз; затем оговорился уже он – и пошло-поехало. В конце концов, отчего бы не быть честными хотя бы перед собой? Мальчик был для них вовсе не внуком, а новым сыном. Новым – взамен того, любимого, вырванного из жизни, как кусок тела, кусок сердца, кусок души. Он был – чего уж там – Менашем. Отчего бы тогда и не звать его именно так?

Тем более что мальчик поразительно точно повторял этапы детского развития своего отца; впрочем, возможно, им это только казалось… – но какая, в сущности, разница: казалось – не казалось… Внимательнейшие в мире родители, они узнавали Менаша в каждом движении ребенка, в каждой его улыбке, в жестах, мимике, повадках. Они жили им, дышали им, в нем заключался теперь самый смысл их изуродованного, невозможного бытия.

Ах, если бы еще не нужно было еженедельно возить его на свидания с матерью! Ясмин ни на минуту не позволяла им забыть, кто тут на самом деле управляет ситуацией. Она позволяла им держать у себя ребенка – но лишь на определенных условиях, взамен на заранее оговоренные услуги, заботы, хлопоты. Они оплачивали ее адвоката, постоянно подписывали какие-то бумаги, протесты, прошения; «дьявольская тварь» питалась в тюрьме по нормам хороших тель-авивских ресторанов. Все это принималось с презрительной гримасой, словно Ясмин не брала, а дарила, по необходимости оказывая милость омерзительному и ничтожному врагу.

Что ж, она действительно могла вить из них веревки. Она – «дьявольская тварь», обманувшая и умертвившая их мальчика. Мало того: убив первого Менаша, Ясмин держала в руках и жизнь второго – причем намного, намного крепче. На этот раз ей помогали не трое недалеких сообщников, а сам Закон – всей тяжестью своих судов, тюрем, полиции и адвокатов. Это был не просто еще и ее ребенок – это был прежде всего ее ребенок. А потому ей даже не требовалось угрожать – любой самый легкий намек на угрозу вводил Мамариту и Натана в состояние паники.

При этом они прекрасно понимали, что в тюрьме ей ребенок ни к чему, что некому сплавить его и вне тюрьмы – семья террористки никогда не приняла бы рожденного неизвестно от кого ублюдка. Оставалась единственная возможность – отдать мальчика в какой-нибудь арабский детский дом, но, при живых и дееспособных бабушке с дедушкой подобное решение, скорее всего, могло быть успешно оспорено в суде. Таким образом, пока Ясмин оставалась за решеткой, вряд ли кто-либо мог отобрать у них Менаша.

И тем не менее страх подкашивал им колени при каждом ее косом взгляде в сторону мальчика. Он так хорошо рос, так быстро развивался!.. – неудивительно при столь плотной опеке, при столь пристальном внимании. Встал на ноги еще до года, а к полутора вполне сносно лопотал, смешно копируя интонации Мамариты. Говорят, что любовь слепа – их любовь обладала поистине ястребиной зоркостью, немедленно откликаясь на каждое изменение в поведении ребенка, на каждую его победу – даже самую малую, самую незначительную. Это была радость, смешанная со страхом: что будет с мальчуганом, если его отнимут, такого маленького, такого беззащитного?

Однажды ночью Натан проснулся, как от толчка.

Сначала, еще не осознав, что разбудило его, он первым делом наклонился над кроваткой Менаша, которая стояла тут же, рядом, в их спальне. Мальчик спал в своей излюбленной позе – на локтях и коленках, уткнувшись лицом в матрас. Когда-то точно так же спал и его отец. Натан поправил одеяльце, сел на краю кровати и вдруг разом, одной мощной волной, осознал причину своей бессонницы. «Бежать! – кричало все его существо. – Прямо сейчас. Взять ребенка и бежать. Пока не случилось страшное…»

– Почему ты не спишь? – спросила жена, погладив его по спине.

– Надо бежать, – глухо ответил он. – Продать квартиру. Забрать деньги. Сделать фальшивые документы. Если постараться, то за месяц успеем.

Мамарита вздохнула и села рядом.

– Куда?

Натан пожал плечами.

– Не знаю. Надо выяснить, откуда не выдают.

Не все ли равно.